глаза, так поразила мичмана, что он три дня ходил сам не свой. Это была Даяна. Потом он много видел здесь пристальных женских глаз. Но в нем уже не было места для других.
Теперь Даяна каждый раз ждет его у причала.
— Чего тебе не спится? — говорит мичман, спрыгивая с мостков на землю.
Девушка пожимает плечами.
Он ласково отстраняет ее, и идет на заставу. По пути решает забежать домой, побриться. Живет мичман на окраине села в небольшой хатенке старого рыбака деда Ивана. Дед Иван одинок. Единственный сын его утонул в плавнях. Жена после того захирела, да так и не оправилась, померла за год до освобождения Бессарабии.
Старик привязался к мичману, как к сыну. Каждый раз он шумно радуется его приходу и лезет в погребок за своим ароматным розовым вином. И непременно достает газету, донимает мичмана вопросами.
На этот раз старик встречает его у калитки. Молча идет за ним в дом, спрашивает шепотом:
— Колупнули-таки?
— А ты откуда знаешь?
— Аист летал, он и видал.
— Стало быть, все знают? Что ж ты шепотом говоришь?
— Так ведь военная тайна, — искренне удивляется дед. И, смутившись под насмешливым взглядом мичмана, лезет в карман за газетой.
— Что на свете делается! — вздыхает он. — Пять пароходов потопили за день. Один германский пароход так сильно взорвался, что осколком подбило английский самолет, который его бомбил. Не читал?
Мичман молчит, царапает щеку опасной бритвой.
— Пишут, будто в Финляндии дело плохо: голодает народ. А наши соседи чего-то полошатся. Вас, должно, боятся.
— Чего нас бояться?
— Вон вы какие, с пулеметами.
— Мы не кусаемся.
— Да уж палец в рот не клади.
— Да уж лучше не надо.
— А может,
Теперь Даяна каждый раз ждет его у причала.
— Чего тебе не спится? — говорит мичман, спрыгивая с мостков на землю.
Девушка пожимает плечами.
Он ласково отстраняет ее, и идет на заставу. По пути решает забежать домой, побриться. Живет мичман на окраине села в небольшой хатенке старого рыбака деда Ивана. Дед Иван одинок. Единственный сын его утонул в плавнях. Жена после того захирела, да так и не оправилась, померла за год до освобождения Бессарабии.
Старик привязался к мичману, как к сыну. Каждый раз он шумно радуется его приходу и лезет в погребок за своим ароматным розовым вином. И непременно достает газету, донимает мичмана вопросами.
На этот раз старик встречает его у калитки. Молча идет за ним в дом, спрашивает шепотом:
— Колупнули-таки?
— А ты откуда знаешь?
— Аист летал, он и видал.
— Стало быть, все знают? Что ж ты шепотом говоришь?
— Так ведь военная тайна, — искренне удивляется дед. И, смутившись под насмешливым взглядом мичмана, лезет в карман за газетой.
— Что на свете делается! — вздыхает он. — Пять пароходов потопили за день. Один германский пароход так сильно взорвался, что осколком подбило английский самолет, который его бомбил. Не читал?
Мичман молчит, царапает щеку опасной бритвой.
— Пишут, будто в Финляндии дело плохо: голодает народ. А наши соседи чего-то полошатся. Вас, должно, боятся.
— Чего нас бояться?
— Вон вы какие, с пулеметами.
— Мы не кусаемся.
— Да уж палец в рот не клади.
— Да уж лучше не надо.
— А может,
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
