любовью, ненавистью, близостью и болезненностью. Все это дела вековой давности, но мне кажется, я попадаю в черную угольную шахту, описывая те дни. Тогда я страдал от галлюцинаций.
Мои глаза болели, взгляд помутился, рот пересох, язык обложило. Я не ощутил и мизерной доли сочувствия, когда доктор сообщил, что Алан Батор прикован к постели аллергией.
– Я устал от его аллергии, док, – ответил я, сжав голову руками. Почему бы тебе не напичкать его антигистамином и не отправить на работу?
– Я напичкал, но это ничего не дало. Сходи и посмотри сам. Он не способен даже встать на ноги.
– И зачем инвалиды ходят в море? Ты говоришь, у него аллергия на океанские соли?
Сандерпек развел руками.
– Это моя старая теория, сейчас я предполагаю кое-что другое. Мне кажется, у него аллергия на антигистамин.
Я медленно и с трудом поднялся. Дальше слушать я не мог. Доктор странный и не лишенный очарования человек; этакий приземистый квадратный мужичок; лицо крупное, но на нем с трудом размещаются все детали. Уши, брови, глаза с крупными мешками, рот, нос, похожий на большую каплю, – все громадных размеров. Вдобавок лицо покрыто прыщами, словно полустертый барельеф на стене старого храма. К концу путешествия я насмотрелся на него достаточно. Коротко кивнув, я пошел вниз.
Наступило время утреннего обхода, и никогда не обижавшийся Сандерпек двинулся за мной.
То попадая в ногу, то снова сбиваясь, он спускался за мной на самую нижнюю палубу, в трюм. На каждой палубе мерцали и отражались сигнальные огоньки панелей управления; я подумал, что надо проверить главный пульт автоматики. Старина Сандерпек плелся сзади, будто верный пес.
– Эти корабли можно было сделать бесшумными, – отвлеченно произнес он. – Но конструкторы решили, что команде тишина буд
Мои глаза болели, взгляд помутился, рот пересох, язык обложило. Я не ощутил и мизерной доли сочувствия, когда доктор сообщил, что Алан Батор прикован к постели аллергией.
– Я устал от его аллергии, док, – ответил я, сжав голову руками. Почему бы тебе не напичкать его антигистамином и не отправить на работу?
– Я напичкал, но это ничего не дало. Сходи и посмотри сам. Он не способен даже встать на ноги.
– И зачем инвалиды ходят в море? Ты говоришь, у него аллергия на океанские соли?
Сандерпек развел руками.
– Это моя старая теория, сейчас я предполагаю кое-что другое. Мне кажется, у него аллергия на антигистамин.
Я медленно и с трудом поднялся. Дальше слушать я не мог. Доктор странный и не лишенный очарования человек; этакий приземистый квадратный мужичок; лицо крупное, но на нем с трудом размещаются все детали. Уши, брови, глаза с крупными мешками, рот, нос, похожий на большую каплю, – все громадных размеров. Вдобавок лицо покрыто прыщами, словно полустертый барельеф на стене старого храма. К концу путешествия я насмотрелся на него достаточно. Коротко кивнув, я пошел вниз.
Наступило время утреннего обхода, и никогда не обижавшийся Сандерпек двинулся за мной.
То попадая в ногу, то снова сбиваясь, он спускался за мной на самую нижнюю палубу, в трюм. На каждой палубе мерцали и отражались сигнальные огоньки панелей управления; я подумал, что надо проверить главный пульт автоматики. Старина Сандерпек плелся сзади, будто верный пес.
– Эти корабли можно было сделать бесшумными, – отвлеченно произнес он. – Но конструкторы решили, что команде тишина буд
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
