, Пек. Твоей женой я не буду.
Он смотрел на ее гибкую спину, тяжелые волосы, замкнувшиеся глаза и маленькие, сильные руки. Так, как смотрит рыбак без удочки на игру форели в быстром ключе. Он вдруг озлобился, вышел и повел лошадей, а когда возвращался с ними, то заметил спускающегося по склону холма неизвестного человека в лохмотьях, так густо обросшего волосами, что сверкали только глаза и зубы. Человек шел сильно хромая.
— Пек! — сказал бродяга, взяв под уздцы лошадь.
— Нэф!!
— Я. Я и мое золото…
— Так ты не умер?
— Нет, но умирал.
Они вошли в дом. Пек привел старика, Нерру; все трое обступили Нэфа, рассматривая его с чувством любопытной тревоги.
Его вид был ужасен. В дырах рубища сквозило черное тело; шрамы на лице и руках, склеенные запекшейся кровью, казались страшной татуировкой; босые ноги раздулись, один глаз был завязан. Он снял мешок, ружье, тяжелый кожаный пояс и бросил все в угол, потом сел.
— Скальп цел, — кратко сообщил он.
Девушка улыбнулась, но ничего не ответила.
Ему дали еды и водки. Он сел, выпил; на мгновение заснул, сидя, и мгновенно проснулся.
— Рассказывай, — сказал старик.
— Для начала… — заметил Нэф, отворачивая левый рукав.
От плеча до кисти тянулись обрывки сросшихся мускулов — подарок медвежьей лапы. Затем, поправив рукав, Нэф спокойно, неторопливо рассказал о таких трудах, лишениях, муках, ужасе и тоске, что Пек, посмотрев в угол, где лежал мешок с кожаным поясом, почувствовал, как все это на взгляд стало приземистее и легче.
На другой день выспавшийся Нэф побрился, вымылся и оделся. Он перестал быть страшным, но вид его все же говорил красноречиво о многом.
Оставшись с ним наедине, Пек сказал:
— Ты меня предательски бросил здесь, Нэф. Я колебался… Ты не утащил меня, как следовало бы поступит
Он смотрел на ее гибкую спину, тяжелые волосы, замкнувшиеся глаза и маленькие, сильные руки. Так, как смотрит рыбак без удочки на игру форели в быстром ключе. Он вдруг озлобился, вышел и повел лошадей, а когда возвращался с ними, то заметил спускающегося по склону холма неизвестного человека в лохмотьях, так густо обросшего волосами, что сверкали только глаза и зубы. Человек шел сильно хромая.
— Пек! — сказал бродяга, взяв под уздцы лошадь.
— Нэф!!
— Я. Я и мое золото…
— Так ты не умер?
— Нет, но умирал.
Они вошли в дом. Пек привел старика, Нерру; все трое обступили Нэфа, рассматривая его с чувством любопытной тревоги.
Его вид был ужасен. В дырах рубища сквозило черное тело; шрамы на лице и руках, склеенные запекшейся кровью, казались страшной татуировкой; босые ноги раздулись, один глаз был завязан. Он снял мешок, ружье, тяжелый кожаный пояс и бросил все в угол, потом сел.
— Скальп цел, — кратко сообщил он.
Девушка улыбнулась, но ничего не ответила.
Ему дали еды и водки. Он сел, выпил; на мгновение заснул, сидя, и мгновенно проснулся.
— Рассказывай, — сказал старик.
— Для начала… — заметил Нэф, отворачивая левый рукав.
От плеча до кисти тянулись обрывки сросшихся мускулов — подарок медвежьей лапы. Затем, поправив рукав, Нэф спокойно, неторопливо рассказал о таких трудах, лишениях, муках, ужасе и тоске, что Пек, посмотрев в угол, где лежал мешок с кожаным поясом, почувствовал, как все это на взгляд стало приземистее и легче.
На другой день выспавшийся Нэф побрился, вымылся и оделся. Он перестал быть страшным, но вид его все же говорил красноречиво о многом.
Оставшись с ним наедине, Пек сказал:
— Ты меня предательски бросил здесь, Нэф. Я колебался… Ты не утащил меня, как следовало бы поступит
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
