совы и филины… Только одна ночь, рождающая кошмары, будит их, только одна ночь, окутывая эти замки своими туманами, даёт им до утра какое-то подобие жизни…
— Ты помнишь деревню, где плакал воспетый тобою народ?
Поэт ищет её…
Неужели она — этот чудный город, приютившийся у голубого ласкового залива, неужели эти кроткие волны к ней несут тысячи кораблей? Неужели счастливые, улыбающиеся и свободные люди — дети тех, что прятались от грозных очей сюзерена в свои дикие и бедные лачуги? А эти чудные девушки, эта молодёжь, вся полная веры и надежд…
И всё выше и выше несётся ангел, и всё шире и шире раздвигаются под ним границы счастливой земли. Но вдруг поэт услышал знакомый, острый запах, противный запах только что пролитой крови…
— Что это? — спрашивает он у омрачившегося ангела.
— Наследие, к счастью, последнее, от тёмной старины. Только оно одно удержалось здесь…
— Война?
— Да, она ещё живёт в мире, хотя и прикрывается пышными словами… Теперь люди защищают свои очаги от тех, которые тоже на словах огнём и мечем сеют великие заветы любви и правды. Инстинкты хищничества уже прикрываются кроткими заповедями. Они не смеют выходить на свет такими, какими жили при тебе… Но ты различаешь ли в общем голосе земли — крики битвы?.. Они тонут в нём, им не осилить дивного гимна вселенной… Прислушайся к нему.
И поэт прислушался.
Нестройные сначала звуки, показавшиеся ему такими, слагались в вдохновенные строфы… Одна за другой льются они:
Слава тем, кто потрудился
Над кормилицей-землёй,
Кто не трутнем в мир родился,
А работником-пчелой…
Вместе с жатвой полевой,
Смелость, правду и свободу,
— Ты помнишь деревню, где плакал воспетый тобою народ?
Поэт ищет её…
Неужели она — этот чудный город, приютившийся у голубого ласкового залива, неужели эти кроткие волны к ней несут тысячи кораблей? Неужели счастливые, улыбающиеся и свободные люди — дети тех, что прятались от грозных очей сюзерена в свои дикие и бедные лачуги? А эти чудные девушки, эта молодёжь, вся полная веры и надежд…
И всё выше и выше несётся ангел, и всё шире и шире раздвигаются под ним границы счастливой земли. Но вдруг поэт услышал знакомый, острый запах, противный запах только что пролитой крови…
— Что это? — спрашивает он у омрачившегося ангела.
— Наследие, к счастью, последнее, от тёмной старины. Только оно одно удержалось здесь…
— Война?
— Да, она ещё живёт в мире, хотя и прикрывается пышными словами… Теперь люди защищают свои очаги от тех, которые тоже на словах огнём и мечем сеют великие заветы любви и правды. Инстинкты хищничества уже прикрываются кроткими заповедями. Они не смеют выходить на свет такими, какими жили при тебе… Но ты различаешь ли в общем голосе земли — крики битвы?.. Они тонут в нём, им не осилить дивного гимна вселенной… Прислушайся к нему.
И поэт прислушался.
Нестройные сначала звуки, показавшиеся ему такими, слагались в вдохновенные строфы… Одна за другой льются они:
Слава тем, кто потрудился
Над кормилицей-землёй,
Кто не трутнем в мир родился,
А работником-пчелой…
Вместе с жатвой полевой,
Смелость, правду и свободу,
Навигация с клавиатуры: следующая страница -
или ,
предыдущая -