и ушел с балкона. В просвете перил мелькнули широкие синие галифе с красными лампасами и стоптанные домашние туфли на босых ногах. Стеклянные двери захлопнулись и тотчас же сомкнулись белые портьеры.
— Ну и бакенбарды вырастил! Чудо! — заметил Музыченко.
— Должно быть, из царских генералов. Лампасы-то видели, товарищ лейтенант? — сказал Плакотин.
— Видел. Харбин — город белогвардейский. Тут их дополна.
Патрульные миновали малолюдную деловую часть города и по деревянному мосту вышли в район Фуцзядянь. Большинство населения здесь составляли китайцы. Улицы узкие, дома низкие, мазанные глиной. Лавчонок и всякого рода мастерских едва ли не больше, чем в центре города, — чуть ли не в каждом домишке. Жилые помещения — в глубине дворов. Взрослые и ребятишки то и дело шмыгают в ворота и калитки.
В Фуцзядяне людно. Синие китайские куртки из дешевой ткани, изредка мелькают и цветные халаты. Со всех сторон несутся вопли разносчиков и мастеровых. Вопли кажутся одинаковыми, и только по названиям товаров или инструмента можно различить, кто кричит: паяльщик или галантерейщик, молочник или уличный цирюльник.
Патрульных встречают улыбками, приветствиями, одобрительными возгласами. Язык — чужой, слова — непонятны, а во всем ощущается дружелюбие, теплое внимание, радость. Обстановка совсем другая — не то, что в деловой части города.
Больше всех, казалось, радовались мальчишки. Мигом слетелись в стайку и издали пошли за патрульными, перекликаясь звонкими гортанными голосами. Иной выскочит вперед, быстро потрогает планшет у Дунаева, тут же отпрыгнет назад и начнет шептаться с товарищами.
— Ребятня — она везде ребятня, — вздохнул Плакотин: вспомнились, видно, свои.
Патрул
— Ну и бакенбарды вырастил! Чудо! — заметил Музыченко.
— Должно быть, из царских генералов. Лампасы-то видели, товарищ лейтенант? — сказал Плакотин.
— Видел. Харбин — город белогвардейский. Тут их дополна.
Патрульные миновали малолюдную деловую часть города и по деревянному мосту вышли в район Фуцзядянь. Большинство населения здесь составляли китайцы. Улицы узкие, дома низкие, мазанные глиной. Лавчонок и всякого рода мастерских едва ли не больше, чем в центре города, — чуть ли не в каждом домишке. Жилые помещения — в глубине дворов. Взрослые и ребятишки то и дело шмыгают в ворота и калитки.
В Фуцзядяне людно. Синие китайские куртки из дешевой ткани, изредка мелькают и цветные халаты. Со всех сторон несутся вопли разносчиков и мастеровых. Вопли кажутся одинаковыми, и только по названиям товаров или инструмента можно различить, кто кричит: паяльщик или галантерейщик, молочник или уличный цирюльник.
Патрульных встречают улыбками, приветствиями, одобрительными возгласами. Язык — чужой, слова — непонятны, а во всем ощущается дружелюбие, теплое внимание, радость. Обстановка совсем другая — не то, что в деловой части города.
Больше всех, казалось, радовались мальчишки. Мигом слетелись в стайку и издали пошли за патрульными, перекликаясь звонкими гортанными голосами. Иной выскочит вперед, быстро потрогает планшет у Дунаева, тут же отпрыгнет назад и начнет шептаться с товарищами.
— Ребятня — она везде ребятня, — вздохнул Плакотин: вспомнились, видно, свои.
Патрул
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
