ок. Это было в апреле. Болото было заснеженное и лишь чуть-чуть обтаявшее.Мой Старик сидел в своем стареньком пальто, прислонясь спиной к кочке. Около лежала зеркалка с объективом-пятисоткой и записная книжка. В ней еще можно было различить запись: «Цикл «Родное болото» и эскиз — набросок кадра.Он всегда так делал — сначала набросок, а съемка потом.Капитан Лобов с белыми и толстыми, словно из алюминия, волосами (он вел дело Старика) сказал мне: «Твой отец убит круглой самодельной пулей шестнадцатого калибра, пущенной с близкого расстояния.Но зима смазала все, и серьезных улик мы пока что не нашли».Я напомнил ему о двуротом. Лобов сказал:— Терпи! Мы с тобой охотники, мы сможем долго ждать. Ну, кто-нибудь болтанет, что-нибудь новое выплывет. Жди!Я жду.Жду! И жизнь моя вкусом как та желтая рябина, за которой грозно и страшно поднялась крыша лесной сторожки.Я помню, все помню.Вот Старик говорит мне глухим голосом, что мы идем в новую жизнь (и был прав).Лениво скачет заяц; вот мой Старик гладит длинные его уши.— Трусь, — говорит он зайцу. — Трусь, живи, не трусь.И заяц вздрагивает шкурой.Я слышу: отец велит мне оставлять после себя сделанное добро, беречь маму, обливаться холодной водой
Навигация с клавиатуры: следующая страница -
или ,
предыдущая -