орте. Шёл тихий разговор где между двумя, где в группе, и, странно, казалось, все они были чем-то сходны меж собой, может быть, даже чем-то связаны. Разлетевшись, Фёдор Петрович довольно невежливо отодвинул в сторону одного из стоявших в проходе, и тот вдруг кивнул ему и даже улыбнулся той застенчивой улыбкой, которая бывает у человека, встретившего старого, давно не виданного знакомого. Хрустофоров проскочил вперед и неожиданно вспомнил кивнувшего. Год назад того сняли, и с тех пор узнавать его было как-то не принято. «Вот он как теперь», – с неприятным чувством подумал Фёдор Петрович и уже просительно коснулся впереди стоящего: – Позвольте… Что за напасть? И этого знал Хрустофоров, да не просто знал – это был его бывший начальник, которому Фёдор Петрович значительно приблизил выход на пенсию. Затравленно озираясь, Хрустофоров пробирался по салону, уже потеряв свой наступательный порыв, стараясь не глядеть по сторонам и всё же замечая: вон Мерник, бывший завбазой, вон Гаркуша, бывший директор объединения, а вон и Лиходеев, заведовавший когда-то большим гастрономическим магазином, а рядом с ним-то… Мамочки мои! Морозный воздух прошелся по ногам. Резко запахло снегом и железом и почему-то огнём и мокрой шерстью. Все, все ехавшие в этом заколдованном (материалист и атеист, Фёдор Петрович готов был сейчас читать «Отче наш», и прочёл бы, если бы вспомнил) троллейбусе были когда-то сняты со своих постов. Здесь были снятые с треском, шумом и статьями в прессе, были снятые тихо, вышедшие на пенсию, «ушедшие по болезни», и «подавшие по собственному», и «в связи с переводом на другую работу»… Многие посматривали на Хрустофорова. Видно, здесь не принято было суетиться и пихать друг друга локтями – всему своё время. А он то принужд
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
