уб имени Максима Горького. Бруно покрутил еще немного. Тут все ясно увидели перед зданием клуба большую группу пионеров — человек тридцать. Впереди всех стоял какой-то мальчишка, его изображение все росло и росло, пока не выросло с наблюдательную вышку клуба.
Члены магистрата сгрудились у экрана видеотелефона. Они хотели рассмотреть все как следует.
«А вон тот мальчик плачет или смеется?» — спросил один из них.
Тео сердито повернул ручку контрастности.
Эх, лучше бы он этого не делал! Мальчишка на экране вдруг высунул язык. И чем больше Тео крутил ручку, тем язык становился длиннее. В конце концов он дотянулся до экрана. Стекло тотчас словно запотело. Видно, ингельсбаховцы поставили пластинку матового стекла. И надо же такому случиться как раз в ту минуту, когда обербургомистр Хагенберга собрался вручить Бруно и Тео грамоту о присвоении им звания почетных граждан города!
Тео страшно разозлился.
«И чего этот птенец, деревенщина несчастная, воображает! — закричал он. — Язык высовывает! Вот приеду в Ингельсбах да вздую как следует…»
В ответ раздался зловещий смех членов магистрата: они потешались над оскандалившимися мальчишками.
И тут Тео понял, что смеется-то его мама. А кто это щекочет ему пятки? Неужели этот птен…?
«Эй, деревенщина, убирайся-ка подобру-поздорову!» — пробормотал Тео во сне.
К счастью, мать не разобрала его слов:
— Что ты сказал?
Тео испуганно подскочил и, выпрямившись, сел в кровати.
— Г-г-где эт-то я? — заикаясь, спросил Тео.
— В Ингельсбахе, соня! — рассмеялась фрау Носс.
— В Ингель… тогда спокойной ночи, — сказал Тео и плюхнулся на подушку.
Больше всего на свете ему хотелось уснуть опять, чтобы снова очутить
Члены магистрата сгрудились у экрана видеотелефона. Они хотели рассмотреть все как следует.
«А вон тот мальчик плачет или смеется?» — спросил один из них.
Тео сердито повернул ручку контрастности.
Эх, лучше бы он этого не делал! Мальчишка на экране вдруг высунул язык. И чем больше Тео крутил ручку, тем язык становился длиннее. В конце концов он дотянулся до экрана. Стекло тотчас словно запотело. Видно, ингельсбаховцы поставили пластинку матового стекла. И надо же такому случиться как раз в ту минуту, когда обербургомистр Хагенберга собрался вручить Бруно и Тео грамоту о присвоении им звания почетных граждан города!
Тео страшно разозлился.
«И чего этот птенец, деревенщина несчастная, воображает! — закричал он. — Язык высовывает! Вот приеду в Ингельсбах да вздую как следует…»
В ответ раздался зловещий смех членов магистрата: они потешались над оскандалившимися мальчишками.
И тут Тео понял, что смеется-то его мама. А кто это щекочет ему пятки? Неужели этот птен…?
«Эй, деревенщина, убирайся-ка подобру-поздорову!» — пробормотал Тео во сне.
К счастью, мать не разобрала его слов:
— Что ты сказал?
Тео испуганно подскочил и, выпрямившись, сел в кровати.
— Г-г-где эт-то я? — заикаясь, спросил Тео.
— В Ингельсбахе, соня! — рассмеялась фрау Носс.
— В Ингель… тогда спокойной ночи, — сказал Тео и плюхнулся на подушку.
Больше всего на свете ему хотелось уснуть опять, чтобы снова очутить
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
