цом. Она была выше него ростом, но, в основном, за счет каблуков. Наткин шел, глядя ей в спину. Длинный халат не скрывал сильно расплывшиеся формы. Когда она обернулась, приглашая его в гостиную, халат распахнулся, и Наткин успел заметить черную нейлоновую рубашку с пестрым корсажем. Дверь осталась открытой.
Комната была довольно скудно обставлена. Все веши можно унести с собой. Женщина улыбнулась ободряюще.
– А где мой маленький подарок, Генри?
Сэмюэл Наткин кивнул и вынул из кармана двадцать фунтов. Она тут же спрятала их в сумочку, стоявшую на туалетном столике.
– Ну, а теперь садись и расслабься, – сказала Салли. – Не волнуйся. Что я могу для тебя сделать?
Мистер Наткин примостился на краешке стула. Казалось, что рот его был забит мгновенно затвердевающим цементом.
– Это трудно объяснить… – пробормотал он.
Она опять улыбнулась.
– Ну, дорогой, не будь таким стеснительным… Как ты предпочитаешь?
Он принялся сбивчиво объяснять ей. Женщина нисколько не удивилась.
– Понятно, – сказала она. – Многие джентльмены предпочитают то же самое. Давай, снимай брюки, пиджак и башмаки. Пойдем в спальню.
Он сделал все, что она велела, и направился за ней по коридору. К его удивлению, вся спальня была залита ярким светом. Женщина заперла дверь и положила ключ в карман халата. Затем сняла его и повесила на крючок рядом с дверью.
Три дня спустя на Акация-авеню, 27 принесли корреспонденцию, которую Сэмюэл Наткин отнес на обеденный стол. Всего было три письма: одно от сестры Летиции, счет из оранжереи и адресованный ему коричневый конверт. Штемпель стоял лондонский. Наткин решил, что это коммерческая реклама и тут же вскрыл его. Нет, это была не реклама.
На стол лицевой стороной вверх легло шесть фотографий. Сначала он ничего не понял. Но к
Комната была довольно скудно обставлена. Все веши можно унести с собой. Женщина улыбнулась ободряюще.
– А где мой маленький подарок, Генри?
Сэмюэл Наткин кивнул и вынул из кармана двадцать фунтов. Она тут же спрятала их в сумочку, стоявшую на туалетном столике.
– Ну, а теперь садись и расслабься, – сказала Салли. – Не волнуйся. Что я могу для тебя сделать?
Мистер Наткин примостился на краешке стула. Казалось, что рот его был забит мгновенно затвердевающим цементом.
– Это трудно объяснить… – пробормотал он.
Она опять улыбнулась.
– Ну, дорогой, не будь таким стеснительным… Как ты предпочитаешь?
Он принялся сбивчиво объяснять ей. Женщина нисколько не удивилась.
– Понятно, – сказала она. – Многие джентльмены предпочитают то же самое. Давай, снимай брюки, пиджак и башмаки. Пойдем в спальню.
Он сделал все, что она велела, и направился за ней по коридору. К его удивлению, вся спальня была залита ярким светом. Женщина заперла дверь и положила ключ в карман халата. Затем сняла его и повесила на крючок рядом с дверью.
Три дня спустя на Акация-авеню, 27 принесли корреспонденцию, которую Сэмюэл Наткин отнес на обеденный стол. Всего было три письма: одно от сестры Летиции, счет из оранжереи и адресованный ему коричневый конверт. Штемпель стоял лондонский. Наткин решил, что это коммерческая реклама и тут же вскрыл его. Нет, это была не реклама.
На стол лицевой стороной вверх легло шесть фотографий. Сначала он ничего не понял. Но к
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
