ъ онъ. Это – стихiйность и страстность, не сдерживаемая достаточной волей и дисциплиной. В?роятно тутъ д?ло не въ одной пресловутой «славянской душ?», но въ своеобразной см?си ея съ душой тюркской и финской. Какъ бы то ни было, такой народъ, при встр?ч? съ христiанствомъ, не могъ отнестись къ нему слишкомъ ум?ренно и сдержанно. Не могъ быть, по образному положенiю Апокалипсиса, «ни холоденъ, ни горячъ» (3, 15-16). Онъ отнесся къ христiанству съ горячей ревностью, сначала съ насм?шками и ненавистью какъ къ н?коемому безумiю – «юродству» (при буйномъ кн. Святослав? – IX в.), а потомъ съ энтузiазмомъ самоотреченiя (при созданiи Кiево-Печерскаго монастыря въ XI в.) какъ къ радостному, аскетическому завоеванiю Іерусалима небеснаго. Необузданный язычникъ-дикарь, стихiйно и безвольно отдавшiйся оргiастическому пьянству и распутству, потрясенъ былъ до глубины души, что есть иной идеалъ, почти безплотной, почти ангельской жизни, и есть люди-герои, которые такъ могутъ жить. Съ какой-то иранской, дуалистической остротой древне-русскiй челов?къ почувствовалъ зв?риность и грязь своей жизни въ плоти и потянулся къ св?тлой, чистой, освобождающей его отъ плотской грязи, жизни небесной, «равноангельной», т. е. къ жизни аскетической, монашеской. Новообращенный, еще вчерашнiй язычникъ, какъ показываетъ л?топись Кiево-Печерскаго монастыря, предался самымъ см?лымъ аскетическимъ подвигамъ: зарыванiю себя въ землю по горло, яденiю только сырой зелени, затвору въ темной и сырой пещер? подъ землей, отдач? своего т?ла на съ?денiе болотнымъ комарамъ и т. п. Это было, конечно, героическое меньшинство новообращенныхъ христiанъ. Но вся остальная масса людей, жившихъ въ мiрской обстановк?, восхищенно преклонилась предъ этими героями Христовой в?ры. Пр
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
