рмонию, посещать первые квартирные выставки художников-авангардистов и, наконец... по моде (хоть и с большими трудностями!) одеваться. И еще многое другое обрушилось лавиной на нас. Более того, я смогла совсем не сложной уловкой избегнуть вступления в ряды комсомольской организации. К сожалению, длилось это всего года три-четыре: вновь посадки и аресты, выезды и высылки из страны, родина лишалась своих героев и лучших представителей интеллигенции. Кто бы мог тогда предполагать, что многих из нас судьба сведет в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. Странно подумать, что уже в те, шестидесятые годы в параллельном пространстве, рядом, не пересекаясь со мной, мелькал в тех же компаниях мой будущий муж, Никита Кривошеин, с которым мне суждено было встретиться только в 1979 году... в Женеве. И уже разбирая архив моего деда, в прошлом знаменитого оперного певца Ивана Ершова, я обнаружила фотографию, на которой изображен дед, мама Никиты, его тетушка и Борис Зайцев. 1910-1911 годы, Гурзуф, имение Мещерских. Иван Ершов посещал эту семью, пел у них на музыкальных вечерах, писал портрет Наталии Алексеевны, тетушки Никиты (дед еще был и талантливый художник), ухаживал за ней. Так что ее вопрос по телефону из Нью-Йорка, через семьдесят лет - похожа ли я на своего деда? - был достаточно сюрреалистичен для нас с Никитой, но не для нее. На обороте этой групповой фотокарточки рукой моей бабушки (Софьи Владимировны Акимовой) подробно выписаны дата, место, фамилии. А на другой открытке - портрет Наталии Алексеевны Мещерской и Бориса Зайцева, писанный моим дедом. Эти странности и, как оказывается, закономерности предопределены нашей судьбой. Разбитые и рассеянные черепки склеились. В детстве у меня была нянечка. Она досталась мне "по наследству"
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
