ем возрасте, – прорыдала мадам Решевски, – я была на ногах уже в шесть утра. Я трудилась так, что мои пальцы истирались до костей. Женщине, которой уже тридцать восемь лет, не следует проводить свою жизнь во сне.
– Почему ты всегда говоришь, что мне тридцать восемь? – запротестовала Хелен. – Мне пока ещё тридцать шесть!
– Хелен, дорогая, – сквозь слезы, но, тем не менее, весьма холодно произнесла мадам Решевски, – я всегда говорю то, в чем совершенно уверена.
Хелен, наконец, медленно с усилием открыла глаза и посмотрела на полоски света на потолке.
– Почему ты плачешь, мама?
Трубка на некоторое время замолчала, но затем на другом конце провода снова раздались рыдания, в которых слышались боль, отчаяние и глубокая скорбь.
– Ну, скажи же что-нибудь, мама.
– Я должна навестить могилу папочки. Тебе следует сейчас же приехать ко мне и отвезти меня на папину могилу.
– Мама, – со вздохом произнесла Хелен, – мне сегодня обязательно надо побывать в трех различных местах.
– Неужели это мой ребенок?! – прошептала мадам Решевски. – Моя дочь?! Вы слышите, она отказывается отвезти свою мать на могилу своего отца!
– Завтра, – умоляюще сказала Хелен. – Не могла бы ты отложить поездку на завтра?
– Сегодня! – прогремел над Манхэттенскими Высотами голос мадам Решевски. Это был мощный, полны трагизма голос. Такой голос у неё был в те старые добрые дни, когда она расхаживала по сцене, или в те моменты, когда обнаруживала, что мачеха опять носит драгоценности её бедной покойной мамы. – Проснувшись сегодня утром, я услышала голос. «Иди на могилу Авраама!«, сказал мне этот голос, «Немедленно отправляйся на могилу своего супруга!«
– Мамочка, – как можно ласковее сказала Хелен, – папа умер пятнадцать лет тому назад и из-за одного лишнего дня он н
– Почему ты всегда говоришь, что мне тридцать восемь? – запротестовала Хелен. – Мне пока ещё тридцать шесть!
– Хелен, дорогая, – сквозь слезы, но, тем не менее, весьма холодно произнесла мадам Решевски, – я всегда говорю то, в чем совершенно уверена.
Хелен, наконец, медленно с усилием открыла глаза и посмотрела на полоски света на потолке.
– Почему ты плачешь, мама?
Трубка на некоторое время замолчала, но затем на другом конце провода снова раздались рыдания, в которых слышались боль, отчаяние и глубокая скорбь.
– Ну, скажи же что-нибудь, мама.
– Я должна навестить могилу папочки. Тебе следует сейчас же приехать ко мне и отвезти меня на папину могилу.
– Мама, – со вздохом произнесла Хелен, – мне сегодня обязательно надо побывать в трех различных местах.
– Неужели это мой ребенок?! – прошептала мадам Решевски. – Моя дочь?! Вы слышите, она отказывается отвезти свою мать на могилу своего отца!
– Завтра, – умоляюще сказала Хелен. – Не могла бы ты отложить поездку на завтра?
– Сегодня! – прогремел над Манхэттенскими Высотами голос мадам Решевски. Это был мощный, полны трагизма голос. Такой голос у неё был в те старые добрые дни, когда она расхаживала по сцене, или в те моменты, когда обнаруживала, что мачеха опять носит драгоценности её бедной покойной мамы. – Проснувшись сегодня утром, я услышала голос. «Иди на могилу Авраама!«, сказал мне этот голос, «Немедленно отправляйся на могилу своего супруга!«
– Мамочка, – как можно ласковее сказала Хелен, – папа умер пятнадцать лет тому назад и из-за одного лишнего дня он н
Навигация с клавиатуры: следующая страница -
или ,
предыдущая -