зве что законное академическое воодушевление своей «грандиозностью» и «прогрессивностью». )
И вот в 22 веке сядет такой, с позволения сказать, историк на облако из сверхлегкого поролона, наполненного сверхдешевым гелием, засунет в разъемы на своем черепе мыслепроводы, идущие от инфосокровищниц, и начнет размышлять. Примерно следующим образом:
1. Чем двадцать первый век был похож на двадцатый
Век двадцать первый был похож на двадцатый век примерно так, как похож «Мерседес» на «Запорожец». Больше лошадиных сил, легированной стали, процессоров, пластика, но принцип тот же движок внутреннего сгорания и четыре колеса.
Ведь по сути не закончены были процессы, стартовавшие еще в восемнадцатом столетии – индустриализация, урбанизация (отрыва человека от естественной среды обитания) и самое главное – глобализация хозяйства и политики. Как ни смешно, но стартовало все это в Англии, ныне превратившейся в сплошной аттракцион, где каждый может за небольшую плату стать лордом или купить принцессу-роботессу в натуральную величину.
Двадцать первый век, как и двадцатый, был характерен не увеличением абсолютной бедности, а взлетом амбиций, ожиданий, потребностей, снижением порога терпимости. Особенно это касалось миллиардов людей, живущих в слаборазвитых странах. Каждый, от эскимоса до последнего пигмея, видел мыльные оперы о шикарной жизни с грандиозных экранов, напыленных на айсберги или спроецированных на сгущеные облака.
В двадцать первом веке, как и в двадцатом, продолжался распад морали – морали как способа группового или национального выживания. Это сопровождалось гибелью национальных культур, обычаев и традиций. Не «чти отца своего», а вкати ему дозу ЛСД, чтобы вырезать ему почки, продать их за сорок тысяч долларов и поступить в Г
И вот в 22 веке сядет такой, с позволения сказать, историк на облако из сверхлегкого поролона, наполненного сверхдешевым гелием, засунет в разъемы на своем черепе мыслепроводы, идущие от инфосокровищниц, и начнет размышлять. Примерно следующим образом:
1. Чем двадцать первый век был похож на двадцатый
Век двадцать первый был похож на двадцатый век примерно так, как похож «Мерседес» на «Запорожец». Больше лошадиных сил, легированной стали, процессоров, пластика, но принцип тот же движок внутреннего сгорания и четыре колеса.
Ведь по сути не закончены были процессы, стартовавшие еще в восемнадцатом столетии – индустриализация, урбанизация (отрыва человека от естественной среды обитания) и самое главное – глобализация хозяйства и политики. Как ни смешно, но стартовало все это в Англии, ныне превратившейся в сплошной аттракцион, где каждый может за небольшую плату стать лордом или купить принцессу-роботессу в натуральную величину.
Двадцать первый век, как и двадцатый, был характерен не увеличением абсолютной бедности, а взлетом амбиций, ожиданий, потребностей, снижением порога терпимости. Особенно это касалось миллиардов людей, живущих в слаборазвитых странах. Каждый, от эскимоса до последнего пигмея, видел мыльные оперы о шикарной жизни с грандиозных экранов, напыленных на айсберги или спроецированных на сгущеные облака.
В двадцать первом веке, как и в двадцатом, продолжался распад морали – морали как способа группового или национального выживания. Это сопровождалось гибелью национальных культур, обычаев и традиций. Не «чти отца своего», а вкати ему дозу ЛСД, чтобы вырезать ему почки, продать их за сорок тысяч долларов и поступить в Г
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
