еется.
Хмурый старик Дональд Камерон поднял перемычку прилавка, открывая мне доступ к его собственному, ревностно охраняемому аппарату, укрепленному на стене. Предусмотрительно установленный снаружи телефон общего пользования из-за варварского обращения с ним чуть ли не каждые полчаса ломался, поэтому старый Дональд предлагал внушающим доверие клиентам воспользоваться его собственным аппаратом. За эту услугу он брал драконовскую плату, отчего я, грешным делом, подозревал, что не кто иной, как сам старик, и выводил регулярно из строя менее прибыльную технику за дверьми своего заведения.
– Мама? – спросил я, как только меня соединили с Лондоном. – Это Ал.
– Александр, – автоматически поправила она, е одобряя моей аббревиатуры. – Ты из Шотландии?
– Да. Как там старина?
– Твой отчим, – с оттенком упрека в голосе произнесла она, – отдыхает.
– Э-э-э… где? В госпитале? Или в лучшем мире?
– В постели.
– Так он жив?
– Конечно, жив.
– Но твоя открытка…
– Ничего страшного не случилось, – холодно сказала мать. – У него были какие-то боли в груди, поэтому он неделю провел в клинике. Но сейчас уже дома.
– Может, мне лучше приехать? – из вежливости спросил я. – Тебе нужна помощь?
– За ним ухаживает фельдшер, – ответила мать.
Мне иногда казалось, что несокрушимое хладнокровие моей матери проистекает из неподдельного дефицита эмоциональности. Я никогда не видел ее плачущей, даже в тот день, когда ее первый муж, мой отец, погиб в результате несчастного случая на охоте. Для меня, тогда семнадцатилетнего, внезапная смерть отца явилась сильным потрясением. Мать же не пролила ни слезинки и требовала, чтобы я держал себя в руках.
Через год, оставаясь невозмутимо спокойной даже во время церемонии бракосочетания, она вышла замуж за Айвэна-Джордж
Хмурый старик Дональд Камерон поднял перемычку прилавка, открывая мне доступ к его собственному, ревностно охраняемому аппарату, укрепленному на стене. Предусмотрительно установленный снаружи телефон общего пользования из-за варварского обращения с ним чуть ли не каждые полчаса ломался, поэтому старый Дональд предлагал внушающим доверие клиентам воспользоваться его собственным аппаратом. За эту услугу он брал драконовскую плату, отчего я, грешным делом, подозревал, что не кто иной, как сам старик, и выводил регулярно из строя менее прибыльную технику за дверьми своего заведения.
– Мама? – спросил я, как только меня соединили с Лондоном. – Это Ал.
– Александр, – автоматически поправила она, е одобряя моей аббревиатуры. – Ты из Шотландии?
– Да. Как там старина?
– Твой отчим, – с оттенком упрека в голосе произнесла она, – отдыхает.
– Э-э-э… где? В госпитале? Или в лучшем мире?
– В постели.
– Так он жив?
– Конечно, жив.
– Но твоя открытка…
– Ничего страшного не случилось, – холодно сказала мать. – У него были какие-то боли в груди, поэтому он неделю провел в клинике. Но сейчас уже дома.
– Может, мне лучше приехать? – из вежливости спросил я. – Тебе нужна помощь?
– За ним ухаживает фельдшер, – ответила мать.
Мне иногда казалось, что несокрушимое хладнокровие моей матери проистекает из неподдельного дефицита эмоциональности. Я никогда не видел ее плачущей, даже в тот день, когда ее первый муж, мой отец, погиб в результате несчастного случая на охоте. Для меня, тогда семнадцатилетнего, внезапная смерть отца явилась сильным потрясением. Мать же не пролила ни слезинки и требовала, чтобы я держал себя в руках.
Через год, оставаясь невозмутимо спокойной даже во время церемонии бракосочетания, она вышла замуж за Айвэна-Джордж
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
