наконец сказать то, что не дерзнул бы произнести никогда.
Ногти Лайма впились в ладонь, мышцы рук напряглись до предела. Он отчаянно пытался укротить свой нрав. Нрав ирландца, о котором знали все, о котором окружающих предупреждали его огненно-рыжие волосы.
— Я рад, что ты одобряешь мое решение, — хладнокровно парировал мужчина.
Мейнард на мгновение опустил веки, затем снова поднял их.
— Как твоя голова? — с торжествующим блеском в глазах поинтересовался он.
Лайм прекрасно помнил удар, который Мейнард нанес ему накануне вечером перед тем, как обворовал казну Эшлингфорда. Он не забыл чудовищную боль, которая, казалось, чуть не ослепила его. На затылке до сих пор осталась опухоль, которая доставляла беспокойство.
— Ничего страшного, жить буду.
Слабо улыбнувшись, Мейнард жестом подозвал его.
— Наклонись ко мне, брат. Я хочу кое-что сообщить тебе.
В этот момент Иво, беспокойно переступив с ноги на ногу, поспешно отвернулся. Однако Лайм успел заметить торжествующую улыбку на губах священника. Иво взволнованно начал теребить цепь, на которой висело распятие. Так он обычно делал, когда сгорал от нетерпения. Лайма мгновенно осенила догадка: святой отец жаждал узнать тайну.
Предчувствуя неладное, старший брат склонился над младшим.
— Ниже, — шепнул Мейнард.
От его дыхания несло винным перегаром. Лайм, стиснув зубы, выполнил просьбу брата и застыл неподвижно, готовый выслушать умирающего.
— И все-таки я отомстил тебе, ублюдок, — произнес барон охрипшим голосом. — Эшлингфорд получишь не ты, а мой сын.
Лайм медленно выпрямился. Слова брата звенели в ушах подобно гулу колоколов.
— Я имею прав на владения и титул барона больше, чем любой из твоих
Ногти Лайма впились в ладонь, мышцы рук напряглись до предела. Он отчаянно пытался укротить свой нрав. Нрав ирландца, о котором знали все, о котором окружающих предупреждали его огненно-рыжие волосы.
— Я рад, что ты одобряешь мое решение, — хладнокровно парировал мужчина.
Мейнард на мгновение опустил веки, затем снова поднял их.
— Как твоя голова? — с торжествующим блеском в глазах поинтересовался он.
Лайм прекрасно помнил удар, который Мейнард нанес ему накануне вечером перед тем, как обворовал казну Эшлингфорда. Он не забыл чудовищную боль, которая, казалось, чуть не ослепила его. На затылке до сих пор осталась опухоль, которая доставляла беспокойство.
— Ничего страшного, жить буду.
Слабо улыбнувшись, Мейнард жестом подозвал его.
— Наклонись ко мне, брат. Я хочу кое-что сообщить тебе.
В этот момент Иво, беспокойно переступив с ноги на ногу, поспешно отвернулся. Однако Лайм успел заметить торжествующую улыбку на губах священника. Иво взволнованно начал теребить цепь, на которой висело распятие. Так он обычно делал, когда сгорал от нетерпения. Лайма мгновенно осенила догадка: святой отец жаждал узнать тайну.
Предчувствуя неладное, старший брат склонился над младшим.
— Ниже, — шепнул Мейнард.
От его дыхания несло винным перегаром. Лайм, стиснув зубы, выполнил просьбу брата и застыл неподвижно, готовый выслушать умирающего.
— И все-таки я отомстил тебе, ублюдок, — произнес барон охрипшим голосом. — Эшлингфорд получишь не ты, а мой сын.
Лайм медленно выпрямился. Слова брата звенели в ушах подобно гулу колоколов.
— Я имею прав на владения и титул барона больше, чем любой из твоих
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
