полез под камень. Тут Ильг и всадила ему нож в поясницу. Старик мягко плюхнулся в мох. Ильг вытащила его на свет, перевернула, села на грудь, нож к горлу приставила и сказала:— Вот и пришел тебе конец, пес ты шелудивый.Гури хотел ругаться, да раздумал. Чего уж теперь…— Скажи, — прохрипел он, — зачем в эту глушь-то забралась? Знала, что ли, кого родишь?— Не знала, да подозревала.Гури прикрыл глаза, помолчал, потом снова заскрипел старой глоткой:— А скажи, старшего своего, Энки, тоже в лесу рожала?— Здесь и рожала. — Ильг пощекотала его ножом. Ребенок в норе заплакал. — Ты еще подумай, старый. Глядишь, чего и надумаешь.Тут глаза Гури широко-широко раскрылись.— Слышь, Ильг, а ведь это не медведь Энки руку отгрыз, когда он родился!— Я ж говорила: догадаешься. Твоя правда, я ему руку отгрызла. Энки жизнь сохранила и этому сохраню. И руку сохраню. Способ я нашла…— Ну, все, хватит с меня, — еле выдохнул Гури. — Кончай меня, волчица, заждался я благой смерти.— В пустоту уходи. — Нож с хрустом вошел в горло. — Не держу на тебя зла. Да не встретишь ты Улле по ту сторону жизни!Старик помер. Ильг слезла с него, вытащила ребенка, согрела, снова посмотрела на ладошку. И на свою ладонь взглянула, с круглой черной родинкой посередине. И мертвый Гури растопырил грязную пятерню с той же меткой.Ильг сдернула с шеи ожерелье из гадючьих зубов, выбрала зуб покрупнее. Сорвала горсть черных ягод нэр, выдавила каплю сока на камень. Взяла змеиный зуб губами, набрала сока в канал для яда. Потом воткнула острие ребенку в ладошку, дунула. Черное пятнышко расплылось под кожей.— Выродок — не выродок, — Ильг прижала малыша к груди, тот свернулся удобненько и заснул. — Не мое это дело. А дело мое волчье — детеныша защищать. — И, помолчав, добавила: — Бу
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
