рался приобрести для него газету. – И это место в отделе рекламы через год будет занято, Нэн. Нет, переходить надо теперь – сегодня.
Нэн вздохнула.
– Наверное. Но это непохоже на тебя. Для некоторых заводы – прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым… И ты любишь свою газету.
– Люблю, – сказал Дэвид, – и мне до слез жаль расставаться с ней. Но теперь это ненадежно – детям нужно дать образование и все прочее.
– Но, милый, – возразила Нэн, – газета приносит деньги.
– Она может лопнуть вот так, – отозвался Дэвид, прищелкнув пальцами. – Может появиться ежедневная со вкладышем «Новости Дорсета», и тогда… А что будет через десять лет?
– А что будет через десять лет на заводах? Что вообще будет через десять лет где бы то ни было?
– Я охотнее поручусь, что заводы останутся на месте. Я не имею права больше рисковать, Нэн, теперь, когда на мне лежит ответственность за большую семью.
– Дорогой, семья не будет счастливой, если ты не сможешь заниматься, чем хочешь. Я все же хотела бы, чтобы ты дождался, пока маленькие и я будем дома и ты к ним чуть-чуть попривыкнешь. Я чувствую, что тебя вынуждает к этому страх.
– Да нет же, нет, Нэн. Поцелуй за меня покрепче маленьких. Мне пора идти представляться моему новому начальнику.
Дэвид прицепил нагрудный знак к лацкану пиджака, вышел из больничного корпуса и ступил на раскаленный асфальт заводской территории, огражденной от внешнего мира колючей проволокой. Из обступивших его цехов доносился глухой, монотонный грохот. От места, где он стоял, веером расходились четыре запруженные, уходящие в бесконечность улицы.
Он обратился к одному из прохожих, спешившему не так отчаянно, как другие:
– Не подскажете ля вы мне, как найти корпус тридцать один, кабинет м
Нэн вздохнула.
– Наверное. Но это непохоже на тебя. Для некоторых заводы – прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым… И ты любишь свою газету.
– Люблю, – сказал Дэвид, – и мне до слез жаль расставаться с ней. Но теперь это ненадежно – детям нужно дать образование и все прочее.
– Но, милый, – возразила Нэн, – газета приносит деньги.
– Она может лопнуть вот так, – отозвался Дэвид, прищелкнув пальцами. – Может появиться ежедневная со вкладышем «Новости Дорсета», и тогда… А что будет через десять лет?
– А что будет через десять лет на заводах? Что вообще будет через десять лет где бы то ни было?
– Я охотнее поручусь, что заводы останутся на месте. Я не имею права больше рисковать, Нэн, теперь, когда на мне лежит ответственность за большую семью.
– Дорогой, семья не будет счастливой, если ты не сможешь заниматься, чем хочешь. Я все же хотела бы, чтобы ты дождался, пока маленькие и я будем дома и ты к ним чуть-чуть попривыкнешь. Я чувствую, что тебя вынуждает к этому страх.
– Да нет же, нет, Нэн. Поцелуй за меня покрепче маленьких. Мне пора идти представляться моему новому начальнику.
Дэвид прицепил нагрудный знак к лацкану пиджака, вышел из больничного корпуса и ступил на раскаленный асфальт заводской территории, огражденной от внешнего мира колючей проволокой. Из обступивших его цехов доносился глухой, монотонный грохот. От места, где он стоял, веером расходились четыре запруженные, уходящие в бесконечность улицы.
Он обратился к одному из прохожих, спешившему не так отчаянно, как другие:
– Не подскажете ля вы мне, как найти корпус тридцать один, кабинет м
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
