еры, казалось, всюду в театре, вплоть до туалетов, пахло провалом. Ан нет, «Тоты» принесли мне первый сценический успех, после чего «на ура» были приняты и «Кошки-мышки».
Наконец я стал «выездным». Поездки по большей части были связаны с премьерами моих пьес. Брюссель, Лондон, Париж, Вашингтон… Впервые я побывал в Америке и столкнулся здесь с неожиданностью: меня удивило, что американцы иначе относятся к смерти, чем в Европе. Там врачи открыто говорят больному, какая участь его ожидает, сколько еще времени ему отпущено. Я видел по телевидению документальный фильм «Dying» — «Умирание»… Под впечатлением этого фильма и возник замысел «Выставки роз». Ни у нас, ни в других знакомых мне странах Европы подобный фильм был бы невозможен, поскольку для нас смерть как тема является табу.
Любопытно, что едва коснешься этой темы, и мгновенно все мы начинаем нервничать: мы не готовы к смерти ни духовно, ни душевно, ни разумом, ни чувствами. А ведь каждый, у кого есть дети, знает, что пяти-шестилетний ребенок, который и слова-то этого почти что не слышал, поскольку мы стараемся при детях его не произносить, непременно рано или поздно задаст вопрос: «Папа (мама), ты тоже умрешь? Я тоже умру?» Вот ведь, спрашивается, откуда он это знает?
Смерть — это естественное завершение нашего бытия. Нас не ужасает факт нашего рождения, так отчего же мы жалуемся, сокрушаемся, дрожим от страха, что нам предстоит уйти из жизни? Вся наша жизнь приобретает смысл благодаря тому, что когда-то мы должны умереть.
В 68-м разрешили к постановке мою пьесу «Пишти в кровавую грозу», девять лет находившуюся под запретом. Для меня это было большой радостью. Теперь надо спешить, друзья вокруг уходят один за другим, а я зажился…
О
Наконец я стал «выездным». Поездки по большей части были связаны с премьерами моих пьес. Брюссель, Лондон, Париж, Вашингтон… Впервые я побывал в Америке и столкнулся здесь с неожиданностью: меня удивило, что американцы иначе относятся к смерти, чем в Европе. Там врачи открыто говорят больному, какая участь его ожидает, сколько еще времени ему отпущено. Я видел по телевидению документальный фильм «Dying» — «Умирание»… Под впечатлением этого фильма и возник замысел «Выставки роз». Ни у нас, ни в других знакомых мне странах Европы подобный фильм был бы невозможен, поскольку для нас смерть как тема является табу.
Любопытно, что едва коснешься этой темы, и мгновенно все мы начинаем нервничать: мы не готовы к смерти ни духовно, ни душевно, ни разумом, ни чувствами. А ведь каждый, у кого есть дети, знает, что пяти-шестилетний ребенок, который и слова-то этого почти что не слышал, поскольку мы стараемся при детях его не произносить, непременно рано или поздно задаст вопрос: «Папа (мама), ты тоже умрешь? Я тоже умру?» Вот ведь, спрашивается, откуда он это знает?
Смерть — это естественное завершение нашего бытия. Нас не ужасает факт нашего рождения, так отчего же мы жалуемся, сокрушаемся, дрожим от страха, что нам предстоит уйти из жизни? Вся наша жизнь приобретает смысл благодаря тому, что когда-то мы должны умереть.
В 68-м разрешили к постановке мою пьесу «Пишти в кровавую грозу», девять лет находившуюся под запретом. Для меня это было большой радостью. Теперь надо спешить, друзья вокруг уходят один за другим, а я зажился…
О
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
