я сесть. Напрасно. Руки и ноги были крепко и надёжно связаны, и, самое неприятное, не помнил когда и кто это сделал. В памяти зияла дыра… батюшки! не дыра, а бесконечная бездна. Не помнил даже, кто он такой.
Надо же: о хулиганах или, скажем, бездухах, помнит, а о себе… только имя.
Панический страх окатил его, как мерзкая, холодная грязь, и он послушно подчинился ему. Страх – это хорошо, страх означает, что его тело и чувства в порядке. А потом, глядишь, появятся и хорошие воспоминания. Ведь прошедшее и происшедшее – на расстоянии протянутой руки, он почему-то в этом уверен!
Он открыл глаза, но боль заставила прищуриться. От света? Нет, желтоватый шар на изящной цепи не горел, а скорее тлел. Но глаза продолжали болеть. И не только глаза. Левая рука странно одеревенела, словно он провел долгую ночь на жесткой и неудобной постели. Собственно говоря, правой руке было не лучше. Он собрал силы и попытался сесть.
Напрасно. Руки и ноги были крепко и надежно связаны.
Самое неприятное, не помнил когда и кто это сделал. В памяти зияла дыра… батюшки, не дыра, а бесконечная бездна: не помнил даже, кто он такой. Только зловещие и дурацкие слова: "Без тебя все погибнет!"
Панический страх окатил его, как мерзкая, холодная грязь, и послушно подчинился ему. Страх – это хорошо, страх означает, что тело и чувства в порядке. А потом, глядишь, появятся и воспоминания. Ведь прошедшее и происшедшее – на расстоянии протянутой руки, он почему-то в этом уверен!
Но воображаемая рука пока была коротковата, и чувствовал он себя, как осенний лист, подхваченный ветром и несущийся неведомо куда. В полном смысле такого сравнения: все кружилось даже перед закрытыми
Надо же: о хулиганах или, скажем, бездухах, помнит, а о себе… только имя.
Панический страх окатил его, как мерзкая, холодная грязь, и он послушно подчинился ему. Страх – это хорошо, страх означает, что его тело и чувства в порядке. А потом, глядишь, появятся и хорошие воспоминания. Ведь прошедшее и происшедшее – на расстоянии протянутой руки, он почему-то в этом уверен!
Он открыл глаза, но боль заставила прищуриться. От света? Нет, желтоватый шар на изящной цепи не горел, а скорее тлел. Но глаза продолжали болеть. И не только глаза. Левая рука странно одеревенела, словно он провел долгую ночь на жесткой и неудобной постели. Собственно говоря, правой руке было не лучше. Он собрал силы и попытался сесть.
Напрасно. Руки и ноги были крепко и надежно связаны.
Самое неприятное, не помнил когда и кто это сделал. В памяти зияла дыра… батюшки, не дыра, а бесконечная бездна: не помнил даже, кто он такой. Только зловещие и дурацкие слова: "Без тебя все погибнет!"
Панический страх окатил его, как мерзкая, холодная грязь, и послушно подчинился ему. Страх – это хорошо, страх означает, что тело и чувства в порядке. А потом, глядишь, появятся и воспоминания. Ведь прошедшее и происшедшее – на расстоянии протянутой руки, он почему-то в этом уверен!
Но воображаемая рука пока была коротковата, и чувствовал он себя, как осенний лист, подхваченный ветром и несущийся неведомо куда. В полном смысле такого сравнения: все кружилось даже перед закрытыми
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
