лин?
– Что ты старая притворщица! – прокричала Эйлин.
– Доктор О'Маэни? – изумилась мать. – Ничего подобного. Ах ты, чертенок!
У себя дома Эйлин говорила возбужденно, надсаживая голос, возражая матери, прерывая ее, поддразнивая, пока лицо у старушки не шло веселыми морщинами, она подмигивала Джиму и стонала:
– Ну разве она не чертенок, Джим? Слыхано ли, чтобы дочь так обращалась с матерью? Ручаюсь, вы так не разговариваете с вашей бедной матушкой.
– У него мать не брюзжит по целым дням! – радостно орала Эйлин из садика.
– Брюзжит? Кто брюзжит? – спрашивала миссис Клиери, зажмуриваясь от удовольствия, как кошка, когда ее гладят. – Ну и ну! Ох, боюсь я ее до смерти, Джим, и язычок же у нее! И выдумывать мастерица! Это я-то брюзга!
И все-таки Джиму с Эйлин было приятно, что им есть куда зайти в дождливый вечер, когда не хочется в кино.
Большей частью они шли домой к Джиму. Миссис Грэм оказалась более ревнивой, чем мать Эйлин. Самый отдаленный намек на пренебрежение с их стороны вызывал у нее бурные слезы, но стоило им посидеть с ней полчаса, как она вставала и на цыпочках, как будто они спят, выходила из комнаты. Ее ревность была всего лишь мерилом ее великодушия.
– Послушай-ка, Джим, – сказала она однажды вечером с лукавым видом, откладывая вязанье, – а не пожениться ли вам с Эйлин?
– Пожениться? – насмешливо переспросил Джим, поднимая голову от книжки. – Ты, видно, хочешь от меня избавиться?
Обычно мать можно было отвлечь от любой темы, стоило начать ее поддразнивать, – она все воспринимала буквально и сердилась, хотя редко сердилась подолгу.
– За кого ты меня принимаешь! – Она разобиделась и принялась опять за вязанье, по-детски негодуя на него за то, как он принял ее великодушное предложение. Но, разумеется, надолго ее
– Что ты старая притворщица! – прокричала Эйлин.
– Доктор О'Маэни? – изумилась мать. – Ничего подобного. Ах ты, чертенок!
У себя дома Эйлин говорила возбужденно, надсаживая голос, возражая матери, прерывая ее, поддразнивая, пока лицо у старушки не шло веселыми морщинами, она подмигивала Джиму и стонала:
– Ну разве она не чертенок, Джим? Слыхано ли, чтобы дочь так обращалась с матерью? Ручаюсь, вы так не разговариваете с вашей бедной матушкой.
– У него мать не брюзжит по целым дням! – радостно орала Эйлин из садика.
– Брюзжит? Кто брюзжит? – спрашивала миссис Клиери, зажмуриваясь от удовольствия, как кошка, когда ее гладят. – Ну и ну! Ох, боюсь я ее до смерти, Джим, и язычок же у нее! И выдумывать мастерица! Это я-то брюзга!
И все-таки Джиму с Эйлин было приятно, что им есть куда зайти в дождливый вечер, когда не хочется в кино.
Большей частью они шли домой к Джиму. Миссис Грэм оказалась более ревнивой, чем мать Эйлин. Самый отдаленный намек на пренебрежение с их стороны вызывал у нее бурные слезы, но стоило им посидеть с ней полчаса, как она вставала и на цыпочках, как будто они спят, выходила из комнаты. Ее ревность была всего лишь мерилом ее великодушия.
– Послушай-ка, Джим, – сказала она однажды вечером с лукавым видом, откладывая вязанье, – а не пожениться ли вам с Эйлин?
– Пожениться? – насмешливо переспросил Джим, поднимая голову от книжки. – Ты, видно, хочешь от меня избавиться?
Обычно мать можно было отвлечь от любой темы, стоило начать ее поддразнивать, – она все воспринимала буквально и сердилась, хотя редко сердилась подолгу.
– За кого ты меня принимаешь! – Она разобиделась и принялась опять за вязанье, по-детски негодуя на него за то, как он принял ее великодушное предложение. Но, разумеется, надолго ее
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
