ни. Но когда я стал обгладывать косточку, то оторопел от ужаса. Посреди косточки был большой нарост, который означал только одно. Это был след сросшегося перелома. Удивляюсь, почему я не подавился. Нет слов, которыми можно было бы описать мое состояние. Никаких каникул не было. Я думал только о Машке. Когда мы вернулись домой, мать сразу все поняла. - Была кромешная ночь, гололед, - начала она. Я молчал, отвернувшись к окну. - В темноте я не могла поймать ни одну курицу, - продолжала она. Я молчал, я сглатывал душившие меня слезы. - А Машка сама влезла ко мне на руки, - закончила мать. Я тяжело и горько вздохнул. Я не винил мать. Получается, я сам погубил Машку. Тем, что приручил. Если бы она не была ручная, разве она полезла бы в руки? Нет, конечно. Зачем я это сделал? Зачем я приручил ее? Зачем? С другой стороны, ее куриная жизнь, видимо, и не могла закончиться иначе. С тех пор я понял - нельзя приручать всех подряд. Иначе может не выдержать сердце.
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
