Сбоку от входа висела мраморная табличка.
Стоя перед воротами, я разглядывал вывеску у ворот, выбрал самое длинное слово и составил из его букв десять коротких слов. По-прежнему никого не было. В отчаянии я озирался, наконец вдалеке показались двое, человек и собака. Огромный черный пес едва удостоил меня взглядом, моргая, сел на задние лапы и уставился на море. Мужик в войлочной шляпе, в рубище, с вытекшим глазом, похожий на пастуха или нищего, спросил, есть ли у меня permesso. Последовал разговор (подкрепляемый жестами) на смеси итальянского с вульгарной латынью – вероятно, так говорили в этих местах тысячу лет назад.
«Какое разрешение?»
«Обыкновенное».
«Нет, конечно», – сказал я.
«А ты кто такой будешь?»
Я попытался объяснить.
«Закрыто», – сказал одноглазый.
«Как это – закрыто?»
«А вот так. Никого не пускаем».
Возможно, подразумевался весь остров, а не только то, что находилось за воротами.
«Ну, хорошо, – сказал я и вытащил кошелек, – надеюсь, мы сговоримся…»
«Чего ты мне суешь?»
Фраза на диалекте, которая за этим последовала, скорее всего, означала: вали, откуда прибыл.
Некоторое время мы стояли друг против друга, признаюсь, у меня было сильное желание съездить ему по небритой физиономии. Он оглядел меня своим единственным оком и произнес:
«Сиятельство отдыхает».
По-видимому, все еще продолжалась сиеста; день казался бесконечным.
Зверь нехотя поднялся и побрел по каменистой тропе, мы следом. Обогнули стену, там оказался дом, каменный, по виду очень старый; низкая дверь без крыльца, темные оконца под буро-рыжей черепичной крышей и солнечными часами. Провожатый исчез. В прохладном сумраке я сидел за огромным дубовым столом, из-под которого выглядывала желтоглазая морда. Прошло сколько-то времени, наверху заскрипела две
Стоя перед воротами, я разглядывал вывеску у ворот, выбрал самое длинное слово и составил из его букв десять коротких слов. По-прежнему никого не было. В отчаянии я озирался, наконец вдалеке показались двое, человек и собака. Огромный черный пес едва удостоил меня взглядом, моргая, сел на задние лапы и уставился на море. Мужик в войлочной шляпе, в рубище, с вытекшим глазом, похожий на пастуха или нищего, спросил, есть ли у меня permesso. Последовал разговор (подкрепляемый жестами) на смеси итальянского с вульгарной латынью – вероятно, так говорили в этих местах тысячу лет назад.
«Какое разрешение?»
«Обыкновенное».
«Нет, конечно», – сказал я.
«А ты кто такой будешь?»
Я попытался объяснить.
«Закрыто», – сказал одноглазый.
«Как это – закрыто?»
«А вот так. Никого не пускаем».
Возможно, подразумевался весь остров, а не только то, что находилось за воротами.
«Ну, хорошо, – сказал я и вытащил кошелек, – надеюсь, мы сговоримся…»
«Чего ты мне суешь?»
Фраза на диалекте, которая за этим последовала, скорее всего, означала: вали, откуда прибыл.
Некоторое время мы стояли друг против друга, признаюсь, у меня было сильное желание съездить ему по небритой физиономии. Он оглядел меня своим единственным оком и произнес:
«Сиятельство отдыхает».
По-видимому, все еще продолжалась сиеста; день казался бесконечным.
Зверь нехотя поднялся и побрел по каменистой тропе, мы следом. Обогнули стену, там оказался дом, каменный, по виду очень старый; низкая дверь без крыльца, темные оконца под буро-рыжей черепичной крышей и солнечными часами. Провожатый исчез. В прохладном сумраке я сидел за огромным дубовым столом, из-под которого выглядывала желтоглазая морда. Прошло сколько-то времени, наверху заскрипела две
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
