об этих буферах, детка, не самое это главное»), точеная, микеландже лове кой лепки, шея, да еще и лицо…
Упрямо вздернутый подбородок, может, чуть слишком воинственный, да и как другому быть, когда приставал чуть не палкой отгоняешь; капризно надутая нижняя губка, своенравная, если присмотреться, и все же будто медом сочащаяся, вспыльчивая, на все готовая; нос, правильную форму которого подчеркивают тени, с выпуклыми ноздрями – здесь подходят слова «орлиный», «римский», «классический» и все такое; выступающие скулы, бросающиеся в глаза, как бросается в глаза мыс после десятилетнего плавания в открытом океане; скулы, скругленные туго натянутыми мышцами, а под ними навсегда залегла тьма – узкими тенями, полосками сажи, изумительные скулы – да что там, все лицо изумительное; бесхитростные, вразлет к вискам глаза – это от чероки,– посмотришь в них, а они так на тебя глянут, будто ты в замочную скважину подсматривал, а оттуда – чей-то встречный взгляд; про такие говорят – бесстыжие глаза, бери – не хочу.
Волосы, теперь уже светлые да густые такие, развевающиеся и вздымающиеся волной, гладкие и плавно льющиеся, в том старом стиле «под пажа», что всегда восхищает мужчин, и ни тебе причесок вроде тесных шапочек из блестящего пластика, ни тебе осточертевших вымученных башен претенциозных парикмахерских творений, ни словно утюгом проглаженной висячей дискотечной лапши. Точно такие волосы, в какие хочет погрузить руки мужчина, чтобы обнять за шею и притянуть к себе близко-близко. И точно такое лицо.
Женщина что надо, и всегда в рабочем состоянии, не женщина, а быстродействующее устройство для имитации зова и уступчивости.
Двадцать три, и чертовская решимость никогда не прозябать в скудной юдоли, что ее мать неизменно называла чисти
Упрямо вздернутый подбородок, может, чуть слишком воинственный, да и как другому быть, когда приставал чуть не палкой отгоняешь; капризно надутая нижняя губка, своенравная, если присмотреться, и все же будто медом сочащаяся, вспыльчивая, на все готовая; нос, правильную форму которого подчеркивают тени, с выпуклыми ноздрями – здесь подходят слова «орлиный», «римский», «классический» и все такое; выступающие скулы, бросающиеся в глаза, как бросается в глаза мыс после десятилетнего плавания в открытом океане; скулы, скругленные туго натянутыми мышцами, а под ними навсегда залегла тьма – узкими тенями, полосками сажи, изумительные скулы – да что там, все лицо изумительное; бесхитростные, вразлет к вискам глаза – это от чероки,– посмотришь в них, а они так на тебя глянут, будто ты в замочную скважину подсматривал, а оттуда – чей-то встречный взгляд; про такие говорят – бесстыжие глаза, бери – не хочу.
Волосы, теперь уже светлые да густые такие, развевающиеся и вздымающиеся волной, гладкие и плавно льющиеся, в том старом стиле «под пажа», что всегда восхищает мужчин, и ни тебе причесок вроде тесных шапочек из блестящего пластика, ни тебе осточертевших вымученных башен претенциозных парикмахерских творений, ни словно утюгом проглаженной висячей дискотечной лапши. Точно такие волосы, в какие хочет погрузить руки мужчина, чтобы обнять за шею и притянуть к себе близко-близко. И точно такое лицо.
Женщина что надо, и всегда в рабочем состоянии, не женщина, а быстродействующее устройство для имитации зова и уступчивости.
Двадцать три, и чертовская решимость никогда не прозябать в скудной юдоли, что ее мать неизменно называла чисти
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
