это настолько туманно, что они оба совершенно запутывались и с огромным трудом добирались до сути. Правда, Лоуренс со своей стороны начинал в таких ситуациях прибегать к всевозможным экивокам.
Но как ни печально, было уже поздно что-либо предпринимать. Слишком поздно.
Лоуренс поднял кружку, словно намереваясь чокнуться с экраном. «За вас, К-к-рискор, – проворчал он, – и пусть мне больше не попадаются такие, как вы».
Экран перед ним внезапно ожил:
– Привет, Лоуренс, – донеслось через динамик знакомое округлое мурлыканье голоса лоритянина. – Не знал, вы сейчас на месте.
Грамматика даже «упрощенного» языка, даже после семи лет практики в нем, давалась лоритянам плохо.
Семь лет… Семь лет Лоуренс Дэй, опускаясь в это кресло, включал радио и телеаппаратуру, причем в последние шесть с половиной лет – автоматически, так что два действия слились у него в одно. Вероятно, и сейчас он сделал то же самое.
Глаза Лоуренса не отрывались от экрана. Но никогда еще ни одному землянину не удавалось ничего прочесть на лице лоритянина. Затянутые чем-то черным глаза служили, наверное, прекрасными органами зрения, но выражения в них было не больше, чем в двух неправильной формы кусочках черного вельвета. Единственный, кроме глаз, орган, выделявшийся на куполовидной голове, – трубковидный «рот» был подвижным и всегда направленным в сторону собеседника. Остальную часть лица покрывала редкая щетина блекло-белого цвета. Такой же щетиной покрыты и маленькое каплевидное туловище – шеи не было вовсе – и четыре жестких подвижных щупальца. Кто-то однажды сравнил лоритянина с обезумевшей морской звездой, вышагивающей на одном щупальце. Сравнение было удачным, но Директор Проекта вкатил его автору выговор.
– Привет, К-к-рискор, – сказал Лоуренс хмуро: нич
Но как ни печально, было уже поздно что-либо предпринимать. Слишком поздно.
Лоуренс поднял кружку, словно намереваясь чокнуться с экраном. «За вас, К-к-рискор, – проворчал он, – и пусть мне больше не попадаются такие, как вы».
Экран перед ним внезапно ожил:
– Привет, Лоуренс, – донеслось через динамик знакомое округлое мурлыканье голоса лоритянина. – Не знал, вы сейчас на месте.
Грамматика даже «упрощенного» языка, даже после семи лет практики в нем, давалась лоритянам плохо.
Семь лет… Семь лет Лоуренс Дэй, опускаясь в это кресло, включал радио и телеаппаратуру, причем в последние шесть с половиной лет – автоматически, так что два действия слились у него в одно. Вероятно, и сейчас он сделал то же самое.
Глаза Лоуренса не отрывались от экрана. Но никогда еще ни одному землянину не удавалось ничего прочесть на лице лоритянина. Затянутые чем-то черным глаза служили, наверное, прекрасными органами зрения, но выражения в них было не больше, чем в двух неправильной формы кусочках черного вельвета. Единственный, кроме глаз, орган, выделявшийся на куполовидной голове, – трубковидный «рот» был подвижным и всегда направленным в сторону собеседника. Остальную часть лица покрывала редкая щетина блекло-белого цвета. Такой же щетиной покрыты и маленькое каплевидное туловище – шеи не было вовсе – и четыре жестких подвижных щупальца. Кто-то однажды сравнил лоритянина с обезумевшей морской звездой, вышагивающей на одном щупальце. Сравнение было удачным, но Директор Проекта вкатил его автору выговор.
– Привет, К-к-рискор, – сказал Лоуренс хмуро: нич
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
