озяина. – Ты знаешь только то, что я тебе говорил, – раздраженно сказал тот.
– Не всегда, – отвечал скелет. – Я, например, знаю, что конец жизни это лежать спокойно. А ты этого еще не знаешь. Или, по крайней мере, мне об этом не говорил.
– Да знаю я это, знаю, – сказал он. – Достаточно мне долбили. Но не в том дело. А в том, что я в это не верю.
Скелет простонал.
– Говорю тебе, не верю, – повторил его собеседник.
– Ладно, ладно, – сухо сказал скелет. – Спорить с тобой не стану. Никогда не спорю. Только даю тебе советы.
– Да, видно, и это кто-нибудь должен делать, – кисло согласился тот. По крайней мере, на то похоже. – Он все еще лежал под своим толевым одеялом в тишине, полной колдовских перестуков. Снова его тело скользило и скользило под уклон по овальным коридорам под ребристыми сводами из солнечных лучей, уже смутно тающих где-то вверху, и наконец упокоилось в безветренных садах моря. Кругом покачивались пещеры и гроты, и его тело лежало на покрытом рябью полу, мирно колыхаясь под касаниями далеких, слабеющих и здесь уже едва ощутимых волн прилива.
– Я хочу совершить что-нибудь смелое и трагическое и суровое повторил он, вылепливая губами беззвучные слова в мелко топочущем молчании, и вот я на кауром коне, у которого глаза – как синие электрические вспышки и грива как спутанное мятущееся пламя, и он мчится галопом вверх по холму и дальше прямо в высокое небо мира. И все еще, мчась галопом, он вздымается ввысь; и все еще, мчась, гремит вверх по длинному голубому холму неба, и мятущаяся его грива вся словно водоворот золотого огня.
Конь и всадник с громом мчатся все дальше, но гром понемногу стихает; и вот уже только меркнущая звезда едва видна на безмерности тьмы и молчания, внутри которых непоколебимая, тающая, с мо
– Не всегда, – отвечал скелет. – Я, например, знаю, что конец жизни это лежать спокойно. А ты этого еще не знаешь. Или, по крайней мере, мне об этом не говорил.
– Да знаю я это, знаю, – сказал он. – Достаточно мне долбили. Но не в том дело. А в том, что я в это не верю.
Скелет простонал.
– Говорю тебе, не верю, – повторил его собеседник.
– Ладно, ладно, – сухо сказал скелет. – Спорить с тобой не стану. Никогда не спорю. Только даю тебе советы.
– Да, видно, и это кто-нибудь должен делать, – кисло согласился тот. По крайней мере, на то похоже. – Он все еще лежал под своим толевым одеялом в тишине, полной колдовских перестуков. Снова его тело скользило и скользило под уклон по овальным коридорам под ребристыми сводами из солнечных лучей, уже смутно тающих где-то вверху, и наконец упокоилось в безветренных садах моря. Кругом покачивались пещеры и гроты, и его тело лежало на покрытом рябью полу, мирно колыхаясь под касаниями далеких, слабеющих и здесь уже едва ощутимых волн прилива.
– Я хочу совершить что-нибудь смелое и трагическое и суровое повторил он, вылепливая губами беззвучные слова в мелко топочущем молчании, и вот я на кауром коне, у которого глаза – как синие электрические вспышки и грива как спутанное мятущееся пламя, и он мчится галопом вверх по холму и дальше прямо в высокое небо мира. И все еще, мчась галопом, он вздымается ввысь; и все еще, мчась, гремит вверх по длинному голубому холму неба, и мятущаяся его грива вся словно водоворот золотого огня.
Конь и всадник с громом мчатся все дальше, но гром понемногу стихает; и вот уже только меркнущая звезда едва видна на безмерности тьмы и молчания, внутри которых непоколебимая, тающая, с мо
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
