астя.
– Спасибо, – сказала я.
Мы куда-то пошли и стали заполнять какие-то формуляры, давали описание чемодана, цвет и форму. Француженка, которая нами занималась, была похожа на лошадь с длинным трудовым лицом.
Меня по-прежнему подташнивало. Видимо, организм не отошел от потрясения. Я забыла, а организм помнил.
И все-таки можно сказать, что все плохое позади. Впереди – четыре дня в Париже, выступление по телевизору, встречи с журналистами. Анестези должна меня «раскрутить», сделать рекламу. Впереди – Нотр-Дам, Эйфелева башня, луковый суп и прогулки по Галери Лафайет.
Я знала Францию по французским фильмам, песням Ива Монтана и Шарля Азнавура, по перламутровому облику Катрин Денев. Теперь мне предстояло совместить то, что я предполагала, с тем, что было на самом деле.
– А где я буду жить? – вдруг вспомнила я.
– У Мориски.
– Это отель?
– Нет, это имя. Мориска – мой друг.
– А разве мне не полагается отель? – холодно спросила я.
– Полагается. Но издательство экономит, – объяснила Настя.
Я поняла: на эту тему надо было говорить в Москве, договариваться на берегу. А сейчас – дело сделано. Я уже в Париже. Не возвращаться же назад. На это они и рассчитывали. Теперь я буду ночевать у Мориски на диване.
– Сколько ему лет? – спросила я.
– Шестьдесят, – ответила Настя. Подумала и уточнила: – Шестьдесят три.
Зачем пожилому человеку брать в дом незнакомую женщину?
– Он твой любовник? – догадалась я.
Анестези не ответила, ее лицо было озабоченным.
– Самолет опоздал на два часа. Я боюсь, он не дождался и ушел.
Мориски нет. Гостиницы нет. Чемодана нет. Париж, называется…
Мы прошли таможенный контроль, вышли в зал ожидания.
Анестези поводила головой, как птица. Лицо ее стало напряженным от подступающих проблем. Куда меня девать? Селить в
– Спасибо, – сказала я.
Мы куда-то пошли и стали заполнять какие-то формуляры, давали описание чемодана, цвет и форму. Француженка, которая нами занималась, была похожа на лошадь с длинным трудовым лицом.
Меня по-прежнему подташнивало. Видимо, организм не отошел от потрясения. Я забыла, а организм помнил.
И все-таки можно сказать, что все плохое позади. Впереди – четыре дня в Париже, выступление по телевизору, встречи с журналистами. Анестези должна меня «раскрутить», сделать рекламу. Впереди – Нотр-Дам, Эйфелева башня, луковый суп и прогулки по Галери Лафайет.
Я знала Францию по французским фильмам, песням Ива Монтана и Шарля Азнавура, по перламутровому облику Катрин Денев. Теперь мне предстояло совместить то, что я предполагала, с тем, что было на самом деле.
– А где я буду жить? – вдруг вспомнила я.
– У Мориски.
– Это отель?
– Нет, это имя. Мориска – мой друг.
– А разве мне не полагается отель? – холодно спросила я.
– Полагается. Но издательство экономит, – объяснила Настя.
Я поняла: на эту тему надо было говорить в Москве, договариваться на берегу. А сейчас – дело сделано. Я уже в Париже. Не возвращаться же назад. На это они и рассчитывали. Теперь я буду ночевать у Мориски на диване.
– Сколько ему лет? – спросила я.
– Шестьдесят, – ответила Настя. Подумала и уточнила: – Шестьдесят три.
Зачем пожилому человеку брать в дом незнакомую женщину?
– Он твой любовник? – догадалась я.
Анестези не ответила, ее лицо было озабоченным.
– Самолет опоздал на два часа. Я боюсь, он не дождался и ушел.
Мориски нет. Гостиницы нет. Чемодана нет. Париж, называется…
Мы прошли таможенный контроль, вышли в зал ожидания.
Анестези поводила головой, как птица. Лицо ее стало напряженным от подступающих проблем. Куда меня девать? Селить в
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
