рассказами о военной службе и славе и о том, в какой чести он у полковника сахиба-бахадура.
И Дездемона, как Дездемоны всего мира, слушала Отелло, и, слушая, она полюбила.
– У меня уже есть жена,– говорил Сакат Сингх,– но если хорошенько подумать, это неважно. Кроме того, я скоро должен вернуться в полк; нельзя же мне стать дезертиром – ведь я хочу дослужиться до хавалдара.
Двустишие: Когда б я чести не любил,
Я меньше бы любил тебя…-
не имеет версии, созданной на Гималаях, но Сакат Сингх был близок к тому, чтобы ее сочинить.
– Ничего,-говорила Атхира, – оставайся со мной, а если Маду примется меня бить, отколоти его.
– Ладно, – согласился Сакат Сингх и, к восторгу всех угольщиков в Кодру, жестоко избил Маду.
– Хватит, – проговорил Сакат Сингх, спихнув Маду под откос. – Теперь мы будем спокойны.
Но Маду вскарабкался наверх по травянистому склону и с гневом в глазах бродил вокруг своей избушки.
– Он забьет меня до смерти, – говорила Атхира Сакату Сингху. – Увези меня.
– В казармах будет переполох. Жена вырвет мне бороду, но ничего,-отвечал Сакат Сингх.-Я тебя увезу.
В казармах был шумный переполох, Сакату Сингху рвали бороду, и жена Саката Сингха ушла жить к своей матери, забрав с собой детей.
– Это хорошо, – сказала Атхира, и Сакат Сингх согласился:
– Да, это хорошо.
Итак, Маду остался в избушке, из которой была видна вся долина вплоть до Донга-Па, и жил один, но ведь никто спокон веку не сочувствовал таким незадачливым мужьям, как он.
Маду пошел к Джасин-Дадзе, колдуну, хранившему Голову Говорящей Обезьяны.
– Верни мне мою жену,-сказал Маду.
– Не смогу, – отозвался Джасин-Дадзе, – пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па.
– Говори дело, – приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе.
– Отда
И Дездемона, как Дездемоны всего мира, слушала Отелло, и, слушая, она полюбила.
– У меня уже есть жена,– говорил Сакат Сингх,– но если хорошенько подумать, это неважно. Кроме того, я скоро должен вернуться в полк; нельзя же мне стать дезертиром – ведь я хочу дослужиться до хавалдара.
Двустишие: Когда б я чести не любил,
Я меньше бы любил тебя…-
не имеет версии, созданной на Гималаях, но Сакат Сингх был близок к тому, чтобы ее сочинить.
– Ничего,-говорила Атхира, – оставайся со мной, а если Маду примется меня бить, отколоти его.
– Ладно, – согласился Сакат Сингх и, к восторгу всех угольщиков в Кодру, жестоко избил Маду.
– Хватит, – проговорил Сакат Сингх, спихнув Маду под откос. – Теперь мы будем спокойны.
Но Маду вскарабкался наверх по травянистому склону и с гневом в глазах бродил вокруг своей избушки.
– Он забьет меня до смерти, – говорила Атхира Сакату Сингху. – Увези меня.
– В казармах будет переполох. Жена вырвет мне бороду, но ничего,-отвечал Сакат Сингх.-Я тебя увезу.
В казармах был шумный переполох, Сакату Сингху рвали бороду, и жена Саката Сингха ушла жить к своей матери, забрав с собой детей.
– Это хорошо, – сказала Атхира, и Сакат Сингх согласился:
– Да, это хорошо.
Итак, Маду остался в избушке, из которой была видна вся долина вплоть до Донга-Па, и жил один, но ведь никто спокон веку не сочувствовал таким незадачливым мужьям, как он.
Маду пошел к Джасин-Дадзе, колдуну, хранившему Голову Говорящей Обезьяны.
– Верни мне мою жену,-сказал Маду.
– Не смогу, – отозвался Джасин-Дадзе, – пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па.
– Говори дело, – приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе.
– Отда
Навигация с клавиатуры: следующая страница -
или ,
предыдущая -