скобки? — тихо спрашивает она.
Не отвечая, я наливаю в бокалы вина и тоже подхожу к окну. Отдаю один бокал Лене, а с другим усаживаюсь у её ног на пол. Прижавшись щекой к её колену так же тихо говорю:
— Боюсь, что никакая картина нам не откроется, а встанет перед нами масса новых вопросов и целый ряд новых скобок. И никто, никто не поможет нам раскрыть эти скобки и ответить на эти вопросы.
— Кроме нас самих.
— Да. Кроме нас самих. Но ты хорошо сказала: нас двое, а двое, это уже боевая единица.
— Верно. Это один в поле не воин. А двое, это — двое. Вы втроём почти батальон в дым разнесли. Так это вы, всё-таки, за чужие интересы дрались. А представь, если за свои, за свои жизни? Вдвоём, Андрюша, мы очень много можем сделать. Особенно сейчас, когда мы приняли решение: работать без оглядки на тылы. Потому как их просто нет у нас с тобой, этих тылов.
Лена отпивает глоток вина и вновь поднимает взгляд к звёздному небу.
— Путь. Дорога, — снова повторяет она, как заклинание, непонятные слова, — Мне кажется, что ты, Андрюша, заблуждаешься. Мне кажется, что стоит нам раскрыть первые скобки или ответить на первый вопрос, и перед нами откроется нечто такое, что мы сейчас даже представить себе не в состоянии. Перед нами сейчас ворота в какой-то неведомый Мир. И мы стоим перед выбором: войти в него или остаться здесь. И идти страшно, и оставаться бессмысленно.
— Когда стоит выбор между страшно и бессмысленно, я всегда выбираю страшно. Бессмысленно, оно потому и бессмысленно, что лишено всякого смысла. А ты как? — я глажу Лену ладонью по тёплой ноге.
— Зачем эти риторические вопросы, Андрюша? — отвечает Лена, не отрываясь от созерцания звёздного неба.
— Ты сказала, что перед нами сейчас ворота, — прерываю я её созерцание, — Вряд ли, Ле
Не отвечая, я наливаю в бокалы вина и тоже подхожу к окну. Отдаю один бокал Лене, а с другим усаживаюсь у её ног на пол. Прижавшись щекой к её колену так же тихо говорю:
— Боюсь, что никакая картина нам не откроется, а встанет перед нами масса новых вопросов и целый ряд новых скобок. И никто, никто не поможет нам раскрыть эти скобки и ответить на эти вопросы.
— Кроме нас самих.
— Да. Кроме нас самих. Но ты хорошо сказала: нас двое, а двое, это уже боевая единица.
— Верно. Это один в поле не воин. А двое, это — двое. Вы втроём почти батальон в дым разнесли. Так это вы, всё-таки, за чужие интересы дрались. А представь, если за свои, за свои жизни? Вдвоём, Андрюша, мы очень много можем сделать. Особенно сейчас, когда мы приняли решение: работать без оглядки на тылы. Потому как их просто нет у нас с тобой, этих тылов.
Лена отпивает глоток вина и вновь поднимает взгляд к звёздному небу.
— Путь. Дорога, — снова повторяет она, как заклинание, непонятные слова, — Мне кажется, что ты, Андрюша, заблуждаешься. Мне кажется, что стоит нам раскрыть первые скобки или ответить на первый вопрос, и перед нами откроется нечто такое, что мы сейчас даже представить себе не в состоянии. Перед нами сейчас ворота в какой-то неведомый Мир. И мы стоим перед выбором: войти в него или остаться здесь. И идти страшно, и оставаться бессмысленно.
— Когда стоит выбор между страшно и бессмысленно, я всегда выбираю страшно. Бессмысленно, оно потому и бессмысленно, что лишено всякого смысла. А ты как? — я глажу Лену ладонью по тёплой ноге.
— Зачем эти риторические вопросы, Андрюша? — отвечает Лена, не отрываясь от созерцания звёздного неба.
— Ты сказала, что перед нами сейчас ворота, — прерываю я её созерцание, — Вряд ли, Ле
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
