гаркнул:
– Эй, Цыка! Подь сюда!
Батрак, рубивший дрова, чуть не попал себе по колену. Выругался, глубоко вогнал топор в колоду и поспешил на хозяйский зов.
– Короб – в погреб, – отрывисто велел Сурок. – Девчонку – к женке. Пусть покажет ей, чего да как.
– Ага. – Парень ухватился за плетеные ручки и с натугой поволок урожай к заднему крыльцу.
Рыска, поколебавшись, робко двинулась следом. Без отца, какого-никакого, а знакомого, у нее противно засосало в животе. Дома хоть на печь забиться можно, там и кошка ласково мурчит, и сушеными яблоками вкусно пахнет… здесь же все чужое, равнодушное и оттого еще более страшное.
Батрак коленом пнул дверь и скрылся в сенях. Чем дольше девочка ждала на пороге, тем неуютнее ей становилось. Может, надо было зайти вместе с Цыкой? Но ведь он ничего ей не сказал… Люди, работавшие во дворе, не обращали на девочку никакого внимания. Только черный петух, где-то растерявший полхвоста, с подозрительным кококаньем прохаживался рядом, заставляя Рыску жаться к крыльцу. А в доме кто-то ругался, громко и визгливо. Не то на нее, бестолковую девчонку, не то друг на друга – чуть позже Рыска различила несколько голосов: два или три женских и редкий, огрызающийся, мужской. Потом что-то бухнуло, голоса разом смолкли, и девочка услышала приближающиеся шаги.
Женка, левая жена, которую брали сразу после рождения ребенка у правой, первой, распоряжалась слугами, сама мало чем от них отличаясь. Если жену просватывали из богатой и знатной семьи, то женками обычно становились бесприданницы, вдовы или перестарки. Порой, напротив, жену навязывали родители и положение, а женку выбирали по любви. Но Сурок даже в юности предпочитал романтике удачную сделку, и сейчас на крыльцо вышла некрасивая, жилистая, рано состарившая
– Эй, Цыка! Подь сюда!
Батрак, рубивший дрова, чуть не попал себе по колену. Выругался, глубоко вогнал топор в колоду и поспешил на хозяйский зов.
– Короб – в погреб, – отрывисто велел Сурок. – Девчонку – к женке. Пусть покажет ей, чего да как.
– Ага. – Парень ухватился за плетеные ручки и с натугой поволок урожай к заднему крыльцу.
Рыска, поколебавшись, робко двинулась следом. Без отца, какого-никакого, а знакомого, у нее противно засосало в животе. Дома хоть на печь забиться можно, там и кошка ласково мурчит, и сушеными яблоками вкусно пахнет… здесь же все чужое, равнодушное и оттого еще более страшное.
Батрак коленом пнул дверь и скрылся в сенях. Чем дольше девочка ждала на пороге, тем неуютнее ей становилось. Может, надо было зайти вместе с Цыкой? Но ведь он ничего ей не сказал… Люди, работавшие во дворе, не обращали на девочку никакого внимания. Только черный петух, где-то растерявший полхвоста, с подозрительным кококаньем прохаживался рядом, заставляя Рыску жаться к крыльцу. А в доме кто-то ругался, громко и визгливо. Не то на нее, бестолковую девчонку, не то друг на друга – чуть позже Рыска различила несколько голосов: два или три женских и редкий, огрызающийся, мужской. Потом что-то бухнуло, голоса разом смолкли, и девочка услышала приближающиеся шаги.
Женка, левая жена, которую брали сразу после рождения ребенка у правой, первой, распоряжалась слугами, сама мало чем от них отличаясь. Если жену просватывали из богатой и знатной семьи, то женками обычно становились бесприданницы, вдовы или перестарки. Порой, напротив, жену навязывали родители и положение, а женку выбирали по любви. Но Сурок даже в юности предпочитал романтике удачную сделку, и сейчас на крыльцо вышла некрасивая, жилистая, рано состарившая
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
