иненные железные пластины, чтобы он не мог закрыть рта.
И началось Отсечение. Кинжал описал круг по лбу, затем прочертил полосу, рассекающую круг; острие достало до костей. В рану втерли пепел. Длинную косу срезали грубыми ударами, превращая затылок в кровавое месиво. Уцелевшие волосы натерли густой вонючей мазью — через несколько часов волосы выпадут, оставив его лысым до конца дней.
Отсечение было абсолютным, необратимым актом. Он стал изгоем. Для братьев он более не существует. Его не станут оплакивать. Его деяния исчезнут из общей памяти, как и само его имя. Отец и мать просто породили на одного ребенка меньше. Для его народа это было самым жестоким наказанием, хуже смертной казни.
Но Тралл Сенгар не совершал преступлений.
«Да, вот до чего мы дошли».
Они стояли над ним, вероятно, только сейчас осознавая, что натворили.
Знакомый голос разорвал тишину: — Мы будем говорить о нем сейчас, но, покинув это место, мы перестанем считать его нашим братом.
— Мы будем говорить о нем сейчас, — отозвался кто-то. Другой голос заискивающе произнес: — Он предал тебя.
Первый голос был холоден, в нем не прозвучало злобной радости, которую ожидал услышать Тралл Сенгар. — Ты сказал: он предал меня.
— Верно, брат.
— Есть ли у тебя доказательства?
— Его собственные слова.
— Только ты слышал изменные речи?
— Нет. Я тоже слышал, брат.
— И я.
— И что наш брат сказал вам?
— Он сказал, что ты отделил свою кровь от нашей.
— Что ты служишь неведомому хозяину.
— Что амбиции твои доведут нас до гибели…
— Весь наш народ…
— Итак, он говорил против меня.
— Говорил.
— Собственным языком он обвинил меня в измене народу.
И началось Отсечение. Кинжал описал круг по лбу, затем прочертил полосу, рассекающую круг; острие достало до костей. В рану втерли пепел. Длинную косу срезали грубыми ударами, превращая затылок в кровавое месиво. Уцелевшие волосы натерли густой вонючей мазью — через несколько часов волосы выпадут, оставив его лысым до конца дней.
Отсечение было абсолютным, необратимым актом. Он стал изгоем. Для братьев он более не существует. Его не станут оплакивать. Его деяния исчезнут из общей памяти, как и само его имя. Отец и мать просто породили на одного ребенка меньше. Для его народа это было самым жестоким наказанием, хуже смертной казни.
Но Тралл Сенгар не совершал преступлений.
«Да, вот до чего мы дошли».
Они стояли над ним, вероятно, только сейчас осознавая, что натворили.
Знакомый голос разорвал тишину: — Мы будем говорить о нем сейчас, но, покинув это место, мы перестанем считать его нашим братом.
— Мы будем говорить о нем сейчас, — отозвался кто-то. Другой голос заискивающе произнес: — Он предал тебя.
Первый голос был холоден, в нем не прозвучало злобной радости, которую ожидал услышать Тралл Сенгар. — Ты сказал: он предал меня.
— Верно, брат.
— Есть ли у тебя доказательства?
— Его собственные слова.
— Только ты слышал изменные речи?
— Нет. Я тоже слышал, брат.
— И я.
— И что наш брат сказал вам?
— Он сказал, что ты отделил свою кровь от нашей.
— Что ты служишь неведомому хозяину.
— Что амбиции твои доведут нас до гибели…
— Весь наш народ…
— Итак, он говорил против меня.
— Говорил.
— Собственным языком он обвинил меня в измене народу.
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
