Саввушку не зря «бизоном» прозвал. За крутой нрав. Да... Но и сам-то свекор характером был не мягче. Не жаден был, не скуп, мог бы фабричному народу скостить штрафы. Ан нет, амбиция хозяйская не позволяла... Вот и достукался до забастовки... Морозовская стачка — да это на всю Россию срам...
Зинаида Григорьевна долго молчала, глядя куда-то вдаль. Потом снова обратилась ко мне:
— Ты, парень, без отца вырос. Как это в школе учили вас: человек от обезьяны? Лоб перекрестить в церковь не заглядывал. Не понять тебе, что это такое: голос на родителя возвысить. А дедушка твой, мой супруг Савва Тимофеевич, с отцом своим Тимофеем Саввичем так поспорил однажды по фабричным делам, что из кабинета выйти старику
предложил. Да! Вспомнить страшно... Вот и уехал тогда свекор в Усады — поместье свое,— недалеко это от Орехова... А я на сносях была, отца твоего ждала — Тиму... Так в ножки мужу кланялась: одумайся, мол, попроси у родителя прощения. Нет и нет! Согласился Савва повинную принести лишь тогда, когда плохо стало старику... А у меня тем временем роды начались.
После этих слов Зинаида Григорьевна вдруг замолчала, будто спохватилась: не слишком ли много семейных тайн поведала внуку? А может быть, и усомнилась: зачем, собственно, современному человеку углубляться в купеческую родословную? Сказала все же, как бы подводя итог:
— В конце концов, Морозовы не Ругон-Макарры и не Форсайты. У тебя, надеюсь, хватит ума не подражать Эмилю Золя и этому, как его, насилу вспомнила, Голсуорси...
Зинаида Григорьевна не то чтобы кокетничала смесью французского с нижегородским, но простонародные обороты так же присутствовали в ее речи, как и многие иностранные слова.
Разумеется, я оценил бабушкину эрудицию, сво
Зинаида Григорьевна долго молчала, глядя куда-то вдаль. Потом снова обратилась ко мне:
— Ты, парень, без отца вырос. Как это в школе учили вас: человек от обезьяны? Лоб перекрестить в церковь не заглядывал. Не понять тебе, что это такое: голос на родителя возвысить. А дедушка твой, мой супруг Савва Тимофеевич, с отцом своим Тимофеем Саввичем так поспорил однажды по фабричным делам, что из кабинета выйти старику
предложил. Да! Вспомнить страшно... Вот и уехал тогда свекор в Усады — поместье свое,— недалеко это от Орехова... А я на сносях была, отца твоего ждала — Тиму... Так в ножки мужу кланялась: одумайся, мол, попроси у родителя прощения. Нет и нет! Согласился Савва повинную принести лишь тогда, когда плохо стало старику... А у меня тем временем роды начались.
После этих слов Зинаида Григорьевна вдруг замолчала, будто спохватилась: не слишком ли много семейных тайн поведала внуку? А может быть, и усомнилась: зачем, собственно, современному человеку углубляться в купеческую родословную? Сказала все же, как бы подводя итог:
— В конце концов, Морозовы не Ругон-Макарры и не Форсайты. У тебя, надеюсь, хватит ума не подражать Эмилю Золя и этому, как его, насилу вспомнила, Голсуорси...
Зинаида Григорьевна не то чтобы кокетничала смесью французского с нижегородским, но простонародные обороты так же присутствовали в ее речи, как и многие иностранные слова.
Разумеется, я оценил бабушкину эрудицию, сво
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
