го подъезда гостиницы «Жорж» меня окликнули:
– Эй ты, эклектик!
Навстречу шла румяная, плотная, счастливая физиономия с пышными бронзовыми бровями. Мера-француз был в новенькой стальной, с сиреневым генеральским отливом габардиновой гимнастерке, без погон, в новых синих диагоналевых галифе и сапогах-бутылочках, не военных, но имеющих прямое отношение к войне на высшем интендантском уровне. Он тоскливо скользнул по моей выгоревшей пилотке, кирзовым сапогам и кобуре из кожзаменителя и спросил:
– Ну, как тонус? На уровне или не на уровне?
– А ты что тут делаешь?
– Я по тылу, – сказал он загадочно.
– Что это значит, по тылу? Он рассмеялся и потом серьезным шепотом спросил:
– Слущай, я только на «У-2» прилетел из Киева, не знаешь, где тут можно копнуть сахарин?
– Какой сахарин, зачем сахарин? Он с жалостью на меня посмотрел.
– Марат! Марат! – закричали из длинной, черной машины «Форд-8».
– Алла верды, спаси нас господи, – он помахал мне ручкой, сел рядом с шофером в кожаном картузе и укатил. И вот однажды, уже в глубоко мирную пору, горящая путевка загнала меня на минеральные воды. – Симтоматичный молодой человек! – услышал я на санаторской террасе знакомый голос. Передо мной стоял толстощекий мужчина с широко открытыми, жадными ноздрями.
– Неужели, Марат, ты болен!
– Модус вивенди! Жру канцелярские кнопки в майонезе! – И он так громогласно захохотал, что воробьи, клевавшие крошки, прыснули во все стороны.
– А что это у тебя?, –вдруг спросил он.
– Копирка. У него засверкали глаза.
– А зачем тебе копирка?
– Сочиняю.
– Схвачено!– сказал он. – Из головы или из фантазии?
– По-разному.
– И сколько за это платят?
– Тысячу рублей за страницу, – вдруг сказал я.
– Не свисти, – и взглянул искоса: «А может, правда?» Марат оказался в сан
– Эй ты, эклектик!
Навстречу шла румяная, плотная, счастливая физиономия с пышными бронзовыми бровями. Мера-француз был в новенькой стальной, с сиреневым генеральским отливом габардиновой гимнастерке, без погон, в новых синих диагоналевых галифе и сапогах-бутылочках, не военных, но имеющих прямое отношение к войне на высшем интендантском уровне. Он тоскливо скользнул по моей выгоревшей пилотке, кирзовым сапогам и кобуре из кожзаменителя и спросил:
– Ну, как тонус? На уровне или не на уровне?
– А ты что тут делаешь?
– Я по тылу, – сказал он загадочно.
– Что это значит, по тылу? Он рассмеялся и потом серьезным шепотом спросил:
– Слущай, я только на «У-2» прилетел из Киева, не знаешь, где тут можно копнуть сахарин?
– Какой сахарин, зачем сахарин? Он с жалостью на меня посмотрел.
– Марат! Марат! – закричали из длинной, черной машины «Форд-8».
– Алла верды, спаси нас господи, – он помахал мне ручкой, сел рядом с шофером в кожаном картузе и укатил. И вот однажды, уже в глубоко мирную пору, горящая путевка загнала меня на минеральные воды. – Симтоматичный молодой человек! – услышал я на санаторской террасе знакомый голос. Передо мной стоял толстощекий мужчина с широко открытыми, жадными ноздрями.
– Неужели, Марат, ты болен!
– Модус вивенди! Жру канцелярские кнопки в майонезе! – И он так громогласно захохотал, что воробьи, клевавшие крошки, прыснули во все стороны.
– А что это у тебя?, –вдруг спросил он.
– Копирка. У него засверкали глаза.
– А зачем тебе копирка?
– Сочиняю.
– Схвачено!– сказал он. – Из головы или из фантазии?
– По-разному.
– И сколько за это платят?
– Тысячу рублей за страницу, – вдруг сказал я.
– Не свисти, – и взглянул искоса: «А может, правда?» Марат оказался в сан
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
