сто с чем-то, натягивающийся, как провод, как струна, и бормочущий: «Я кончаю, я кончаю…»).– Как ты можешь так говорить, после всего что произошло.Нехорошо, что он сказал эту фразу, подумала Женщина. Сцена в драматическом театре. Но – произошло ведь. А потом они говорили. Все время говорили. И Женщина говорила, не задумываясь, что она говорит. И это именно и было то, что произошло.Оказалось, что она может говорить, не заботясь, какое произведет впечатление. Сказать, что ее жизнь до была театром, тоже нельзя. Но она вдруг подумала: вот я так с ним не разговариваю. С Писателем. Потому что он лидирует. А тут не было ни лидеров, ни последователей, просто «я и Критик», «Критик и я». И до бесконечности менялись местами. Неправда, наверное. Но Критику даже нравилось, если она лидировала. Потому что у него темперамент тише, внешне, во всяком случае. И ему нравилось, когда она голосом комиссара говорила: ты должен… Голосом, который он принял за Боуи. Потому что она была еще и певицей.– Может, мне эмигрировать?– Ох, не влезай в эту мерзость.– Блядь.Критик ругался матом. «Хорошо, что он ругается», – думала Женщина.– У тебя уже есть документы о разводе?.. Может… давай поженимся.– Ты с ума сошел!– Все равно мы будем жить вместе.– Где?– На Васильевском острове, где… В автобусах нас будут крыть матом, – сказал Критик голосом Женщины, потому что это было ею придумано. Он скручивал джоинт.– С утра. Как ты сможешь что-то делать потом?– А я только с этим могу. Это меня успокаивает.– Ничего, Машенька, еще лет пять – и пиздец. Головка уже не будет работать.– Ну-у…Критик делал маленькие хорошие джоинты, накалывая кусочек гашиша на булавку и поднося к нему огонь, размягчая. Это Женщина ему показала, чтобы пальцы не сжигать. Ох, она тоже умела
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
