еешь отличить перелом от подвернутой лодыжки?— О-ой, да не крути ты так!!— Столько переполоху из-за пустяка. — Сэм услышал вздох. Глубокий вздох облегчения. — Столько переполоху, голубка. — Какая нежность в голосе, ласка, забота. Разве ожидаешь от такого человека?— Обопрись об меня, — говорит тот. — Глупышка ты, Мэри. Ишь как меня напугала.Он, верно, взял ее на руки, и Сэм поднял голову, чтобы посмотреть им вслед.Мэри, Мэри. Вот ты и уходишь.Не подняла ли она руку? Не махнула ли ему на прощание от порога?Он припрятал одеяла под соломой и кубарем скатился по лестнице. Ночь за дверью черным-черна. Куда же теперь?А посуда, с которой он ел? Нельзя же ее так оставить. Она может выдать его — и Мэри! — с головой.Сэм бросился со всех ног, ему казалось, бросился, спасая жизнь.Минуты через две, или через пять, он зашвырнул тарелку, кружку и ложку с дороги в кусты и зашагал дальше быстро, как мог. В лицо ему моросил мелкий дождь, и мир вокруг вставал такой черный, мокрый, огромный. Куда теперь? Ох, куда же, куда теперь? Бог весть. Он шел посередине дороги, шел по бровке, шел, петляя, наугад, ощупью прокладывая себе путь и не видя никого, ни живой души.То была длиннейшая ночь во всей мировой и
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
