от нашего лагеря. Девушка остановилась. Я поднялся, вскинул на спину свой коричневый рюкзак. Он был такой огромный, что в нем преспокойно можно было бы спрятать эту девочку. - Если в магазин, то напрасно. Учет! - сказала она. Тогда я пошел за ней следом. Сначала по чистому полю, потом по шоссе, усыпанному галькой, через километр-другой ее сменил крупный гравий, и от шин проезжавших грузовиков летели камешки, они, как дробинки, щелкали по моим брезентовым штанам. Девушка приседала, оберегая юбкой ноги. Я попросил продать мне каравай деревенского хлеба. Еще мне вынесли кувшин молока. Кувшин коричневый, с зелеными разводами, молоко холодное, с пенкой, и хозяйка ни за что не хотела брать с меня денег. Не было сказано ни одного лишнего слова, но расстались мы друзьями. Теперь я смотрел из окна своей квартиры на улице Суворова, и почему-то мне вспомнились те давние летние дни. Внизу громыхали трамваи, ревели моторы, а мне был виден только тротуар на той стороне. Линия подоконника перерезала улицу. Люди, переступив эту линию, вдруг исчезали, они были и в то же время их не было, они уходили и не уходили, они окунались в небытие, и виной тому был самый обычный еловый подоконник. Еловый под
Навигация с клавиатуры: следующая страница - или ,
предыдущая -
